Вспоминает Мариэтта Бова, Королев

 

Меня зовут Мариэтта Алексеевна Бова. Я родилась в 1933 году. Мне было 8 лет, когда началась война. Прошло так много времени с тех пор, но некоторые моменты видятся мне до сих пор ясно-ясно. Особенно когда приезжаешь в Ленинград: видишь сгоревшие дома, пожары, слышишь свист бомб… Прожита такая долгая жизнь, а память не исчезает. 

22 июня 1941 года мы жили на даче в <...>. Это прекрасный городок. Залив рядом. Народ очень веселый, пели, танцевали. По выходным к нам приезжали родные. Тогда у нас была большая семья. Но война подкралась очень быстро. Папа ушел добровольцем в армию. Нам он сказал, чтобы мы сидели на даче, потому что война закончится через два месяца и нам бояться нечего. Но самолеты летали, стреляли и было страшно…

Нужно было возвращаться в Ленинград. Мама с тетей Таней (ее старшая сестра) собрали сумки, взяли нас в охапку (мне было 8 лет, брату – 4 года) и отправились на вокзал. Поезда в Ленинград уже не ходили. Чудом мы успели погрузиться в санитарный поезд – командир хороший попался. Ехали в тамбуре. Мама потом говорила, что мы уехали в 12 часов, а в 4 часа в <...> вошли немцы. 

Ленинград нас встретил страшной бомбежкой. Мы чудом друг друга не растеряли. Наш дом был в центре города и было страшно, что немцы будут уничтожать Исаакиевский собор. Поэтому мы перебрались к папиной сестре – тете Лиле на проспект Стачек, недалеко от Кировского завода. Попали мы в самое пекло. Бомбили каждый день. Мы отсиживались в щели во дворе. 

8 сентября к вечеру прятаться там было жутко и мы ползли по двору к большому дому на проспекте Стачек, где было бомбоубежище. Там мы провели целых 12 дней. Наши мамы (а народу там было полным-полно) даже не каждый день могли выйти, чтобы принести детям еду. Все гремело, горело. О папе мы ничего не знали. Вернулись в свою комнату на проспект Майорова (сейчас – Вознесенский пр.), дом 6. 

Этот адрес – проспект Майорова, дом 6, кв. 12, остался в памяти на всю жизнь. Домуправ в те времена был хозяином дома: за всем и всеми следил и всем помогал. Многие мои ровесники сначала по глупости, наверное, собирали осколки зажигательных бомб, хвастались перед друг другом - у кого их больше. Но это очень быстро прошло. 

«Граждане, воздушная тревога!». Во время тревог мы бегали в соседний дом № 8 в бомбоубежище, но потом перестали и сидели на кухне с соседями. У них было две девочки – Аня и Ира, и фамилия у них была очень вкусная – Бубликовы. Одна наша соседка была артисткой – очень похожей на Раневскую. Она нам рассказывала сказки, читала стихи и почему-то всегда просила дать ей одно яичко. Умерла она зимой. Зима пришла быстро. И началось страшное время!

Галина Петровна Журкина (наша блокадница из города Лобня) разделила слово «блокада» на части «БЛОК АДА». Холод, голод… Все как у всех: и бумага в хлебе, и буржуйка, и коптилка, вечная темнота и, самое страшное, - отсутствие воды. Нас спасло то, что Нева была рядом. Мы с мамой ходили за водой. Лека (брат) лежал на письменном столе (кроватку, вероятно, сожгли) и все время спал. Сейчас дорога до Невы займет минут 15, а тогда поход за водой занимал все светлое время суток. Воду брали у Дворцового моста, там лев сидел (и сидит) и удивлялся мужеству мам, бабушек, детей. 

Как выжили? Чудом! Помогла, вероятно, цепь случайностей. Папа нашелся, и его часть оказалась на одной улице с нами. Приходил к нам редко. Еды не приносил, но он был командир, и ему давали папиросы (он не курил) в пайке, и мама ходила на Сенный рынок и меняла их на маленькие вязаночки «дров» и на крохи, именуемые «едой». Однажды она принесла кусочек сливочного масла, выменяла у шофера с «Дороги жизни». От него (масла) так пахло бензином, что я до сих пор всегда нюхаю сливочное масло – этот запах преследует меня всю жизнь. 

Я помню 23 февраля 1942 года – день Красной Армии. Папин отдельный батальон связи располагался в школе по проспекту Майорова, 55, то есть, на одной улице с нами. Нас пригласили помочь разобрать подарки, присланные бойцами к празднику Красной Армии. Конечно, помогла «Дорога жизни». Утром мы с мамой отправились в часть к папе. Дошли. Дома остались тетя и братик. Я еще могла ходить. Мама, вероятно, знала, что нас накормят, и наш хлеб останется тете и брату. Обед действительно был. Суп с мясом, каша и компот. Вот такой нам устроили праздник!

В подарках были настоящие белые сухари, рукавицы с двумя пальцами и ватники. «Дорога жизни» и люди помогали как могли. А после обеда был концерт в коридоре школы. Холод. Все сидели в шинелях. А артисты пели, танцевали и рассказывали смешные истории. Одну, про куклу Маню, «которая влюбилась в Вовкин блестящий паровоз», помню до сих пор. Откуда только у артистов была сила? Домой мы шли по темному проспекту очень довольные и сытые. 

А уже на следующее утро очень сильно хотелось есть. Становилось все хуже. Перебои с хлебом, на карточки почти ничего не давали. Иногда появлялась хряпа (это первые листья капусты), какая-то лучица, крупица – все бросалось в воду и получался суп. Мы с Лекой почти уже не вставали, но вели разговоры и иногда читали, если днем немного снимали с окна одеяло. Как только все это выдерживали мама и тетя? До сих пор не могу представить. Силы уходили и у нас (детей), и у них (взрослых), но все верили в победу. 

В марте нам выдали талоны в баню. Шли в баню через широкий Синий мост. На мосту дружинницы скидывали грязный снег в Мойку. Ведь даже в страшные дни зимы 1941-1942 гг. в Ленинграде были дворники. Они получали рабочие карточки – 250 грамм хлеба. Моя тетя Таня работала дворником рядом с домом. Иногда она отдавала нам свой сахар. Про баню помню: было тепло, вода и много-много скелетиков. 

Эвакуация в городе продолжалась. Дошла очередь и до нас. Оставаться в городе было смертельно. Папу почему-то перевели на Белорусский фронт, а без него мы бы погибли. И вот 1 апреля 1942 года нас посадили в открытый грузовик и повезли на Ладогу. Машина видимо была из папиной части, потому что он был с нами до озера(до нашего отъезда 1 января 1942 года уехала со своим заводом тетя Лиля, и после этого мы о ней ничего не знали).

По Ладоге мы ехали по воде, был жуткий холод. Были закутаны, но мерзли. Повезло. Не бомбили. В этот день была очень сильная бомбежка в Ленинграде. Небо было все красное. К ночи нас привезли в Кабану знаменитую. Ее уже к тому времени все знали. Кабана – это жизнь. Завели в избу. Все сидели на полу, но было светло и тепло. Дали в солдатских котелках пшенную кашу с маслом. Во время войны почему-то и суп, и каша были из пшена.

Ночевали в избе. Утром нас погрузили в товарные вагоны и отправили в "жизнь". Вагон был забит, но после каждой остановки становилось все свободнее и свободнее. Ехали мы в Казахстан, но доехали только до Ярославля. В Ярославле умерла тетя Таня. Мама выгрузила нас с Лекой из вагона, пытаясь похоронить тетю, но тогда всех умерших хоронили в общих могилах. В Ярославле следят за братскими могилами хорошо. Когда бываю там, кланяюсь светлой памяти всех умерших. 

Да, когда уезжали из Ленинграда, мама взяла с собой швейную машинку «Зингер» (которая помогала нам жить), какие-то узлы и … ракушку. Почему? Это, вероятно, для нее был символ дома и того счастливого времени, когда наша семья была вместе. До сих пор эта ракушка хранится у меня. Ведь у человека нет ничего дороже родительского дома. 

В Ярославле нас приютила наша родственница. 1 сентября 1942 года я пошла в школу. В первом классе я никогда не училась, в нашем районе начальная школа не работала. Но меня перевели во второй класс. Училась я хорошо. Жизнь в Ярославле была не легкой. Мама работала в детском саду с утра до вечера. Мне приходилось ее встречать, потому что после блокадной дистрофии у нее была «куриная слепота» (то есть, в темноте она ничего не видела). 

В Ярославле мы прожили два года, а потом переехали в Рыбинск (там нас приютила другая очень дальняя родственница). В Рыбинске я закончила 4-й и 5-й классы. Школа была хорошая, а учителя – замечательные. В Ленинград мы в 1944 году не смогли вернуться – некому было прислать вызов. Папа забрал нас из Рыбинска в мае 1946 года. Вернулись в Ленинград, но… ничего не имея. Жили на съемных квартирах. Папа остался служить в армии. Переезжали с места на место. За все время я сменила шесть школ.

Не выходит из памяти зима 1945 года. Мы в Рыбинске. Я уже в 5 классе. Урок географии. Учительница очень печальная, на себя не похожа. А тема урока : путешествия по морям-океанам мира. А на карте ни одной буковки, ни одного названия. Мы путешествуем по карте вслепую. Учитель что-то все время нам рассказывает, а у нее на глазах слезы. Только после урока мы узнали, что она утром получила похоронку: убит сын. Откуда у нее было столько сил и мужества?!

Окончила школу в 1951 году и, конечно, в Ленинград. И опять чудо! В школе, в которой мне не пришлось учиться во время блокады, после войны был Педагогический институт, в который я поступила и который закончила в 1956 году. Вот, наверное, и все про «детство». Короткое, трудное, но и счастливое. Папа с мамой остались живы, а все остальное постепенно наладилось. Но пережитое научило стойкости. 

Помню еще Ярославль. Мама работает в детском саду, я «подрабатываю» - пою, танцую на праздниках. Заведующая детским садом в 1942 году взяла из детского дома блокадников маленькую девочку, которая еле-еле говорила. Поняли, что у нее есть сестренка. Нашли и ее. Родственников уже не было. Девочки жили у нашей заведующей. Прошли годы и вдруг в Ленинграде в 1951 году встречаем семью: наши девочки с мамой и папой. Папа разыскал девочек и семья радостно жила в Ленинграде. 

Ленинград – город, где было и горе, и радость, и счастье. Вышла там замуж 64 года тому назад, родила сына (увы одного). Всю жизнь работала учителем, и каждый свой выпуск возила в Ленинград. Мои «дети» и друзья любят мой город так же, как и я. 

Зима 2017 года.