Вспоминает Нонна Волобуева, Москва

     Мы жили на Охте с дедушкой – отцом отца. У мамы родителей не было, они умерли от тифа в 1920-х гг., поэтому она с сестрой воспитывалась в детском доме. Дед работал на заводе резиновых изделий «Красный треугольник» и до войны, и во время.

       Вскоре после начала войны в наш дом попала бомба, и нам пришлось переехать к тетушке.

     Мама очень боялась, что нас, детей, могут съесть. Она работала в комиссии, которая ходила по квартирам и проверяла, кто жив, а кто нет. И вот она вспоминала, как в одной квартире, куда они пришли с проверкой, женщина все время повторяла: «Какой ребеночек был сладенький!». Также мама не раз видела трупы на улицах, у которых были вырезаны ягодицы. В блокаду покойников специально поливали водой, чтобы они замерзли, а потом уже хоронили – чтобы их не съели каннибалы.

     Мама часто сдавала кровь, ей за это давали тарелку супа, иногда сгущенку – благодаря этому мы выживали. Папа был сапером на Финском заливе всю войну.

 В 1942 г. мой дядя, работавший в закрытом институте, был командирован в Киров. Оттуда он прислал вызов нашей семье. Когда сняли блокаду, отец забрал нас обратно в Ленинград.

      Нам повезло – в нашей семье никто не погиб в блокаду.

      Я выросла в Ленинграде, вышла замуж и переехала в Москву.