Вспоминает Артем Агарониянц, Санкт-Петербург

Когда началась блокада, мне было 8 лет, и я учился в школе, которая   располагалась  на 1-ой Красноармейской в здании бывшей гимназии, рядом с Военно-механическим институтом.

Мама меня спросила, что мне больше всего понравилось в школе. «Девочка, с которой сижу»,- ответил я. Это были последние веселые минуты нашей жизни в блокадном городе. Начались артиллерийские обстрелы. Снаряды летели вдоль Международного проспекта (ныне Московский проспект) и легко могли угодить в здание школы. Занятия прекратились, и нас перевели в другое помещение, расположенное на улице Егорова, 18, но и там учеба продолжалась недолго. Пришли морозы, погас свет. В классах было очень холодно, в туалетах не стало воды.

Второй раз я пошел в школу уже осенью 1942 года. Учились мы на той же улице Егорова в помещении Дома пионера и школьника Ленинского района. Там была столовая, в которую мама сдавала часть талонов с моей продуктовой карточки. Нас кормили два раза, утром и после занятий. С тех пор я ненавижу сою и соевое молоко.

Дом, где мы жили, располагался по адресу: 4-ая Красноармейская, 2/35 на углу Международного проспекта, напротив Дома Плеханова. Квартира коммунальная, большая, 8 комнат, 7 семей. К началу блокады в квартире оставались три семьи, остальные сумели эвакуироваться. Мама работала в госпитале №81 на Гороховой улице, поэтому была военнообязанной и не имела права эвакуироваться. Так мы остались в городе.

Пришла зима. Температура -30 градусов и больше. Продуктов по карточкам стали выдавать все меньше и меньше. наступил голод. Сначала умер бывший владелец квартиры инженер-железнодорожник Пирожков Александр Иванович. Он потерял продуктовые карточки. Вторую семью, мать и двоих сыновей стали готовить к эвакуации две девушки-сандружинницы, неожиданно появившиеся в квартире. Одна из них взяла младшего с кровати на руки и из-под него выпала коричневая мерзлая лепешка. Толе был 1 год, он не ходил, не говорил и не плакал, а только сидел укутанный и смотрел.

Наступило время, когда мы с мамой остались одни в квартире. Она вставала рано. Растапливала печку, ставила туда чайник с водой и начинала собираться в булочную за хлебом. Булочная была в нашем доме, открывалась в 6 часов. Я видел, как мама доставала из клеенчатой сумки карточки и деньги. Сумку снова прятала в трусы и привязывала к ремню на поясе. Возвращаясь, часто говорила, что:

«Опять этот доходяга стоял в булочной и смотрел, у кого можно хлеб вырвать. Бьют его, а он все живой».

Готовила завтрак. Нарезала тонкими ломтиками хлеб, намазала топлёное сало, наливала в кружку кипяток и с кончика ножа сыпала сахарин. Я видел, что мама себе берёт хлеба меньше, но язык не проворачивался сказать ей об этом,- ГОЛОД! Уходя, велела наносить воды и сидеть дома. Вечером придет и что-нибудь приготовит поесть. В комнате было темно, горела коптилка, окно занавешено. Я лежал под грудой одеял и слушал радио. Оно не выключалось ни днём, ни  ночью. Из чёрной тарелки звучал милый голос Марии Петровой. Она читала сказки, рассказы, стихи. Пели  песни и романсы ленинградские артисты: Ольга Нестерова и Ефрем Флакс; пели Обухова и Нежданова. Все они выполняли заявки раненых бойцов и ленинградцев. Это позволяло забыться и мечтать о другой жизни.

Двери квартиры не закрывались ни днем, ни ночью. Около них стоял мешок с самыми-самыми необходимыми вещами, приготовленными на случай бегства из квартиры.

При объявлении воздушной тревоги мы одевались, выходили из комнаты и садились рядом с мешком у открытой двери. В бомбоубежище уже никто не спускался. Это был подвал с подпертым балками потолком, при попадании бомбы, дом – братская могила. Воду я набирал в пожарном люке из гидранта, из которого все время лилась вода. Становясь на колени, ковшом черпал воду и наливал в ведро. Наледи вокруг люка росли, и пришлось удлинить ручку ковша. Мама меня мыла регулярно: нагревала воду, ставила в таз и тщательно мыла. Стригла наголо, чтобы не завелись вши. Вши были предвестниками смерти.

В конце зимы совсем стало плохо с продуктами. Мама собрала все ценное, что у нее было, и мы пошли на Клинский рынок. Не успели зайти, как к нам подошла женщина и спросила, что у нас. Мама показала и сказала, что нам нужны продукты. Она привела нас в парадный подъезд дома напротив Витебского вокзала и ушла. Через некоторое время она спустилась с мешком в руках и подошла к нам. Мешок был исполнен продуктами, о которых мы давно забыли. Думаю, это спасло нам жизнь и помогло дожить до весны. В продуктовых карточках были дополнительные талоны, по которым, иногда, выдавали продукты и хозяйственные товары, например, жидкое мыло. В этот раз на материнскую карточку выдали литр пива в розлив. Пошли на рынок. Двое мужчин подошли и предложили банку тушенки. Дома открыли банку, а в ней вместо тушенки крупная соль. Обидно было до слез.

 Высшие силы, глядя на наши беды и несчастья, дали раннюю и теплую весну. Все потекло и поплыло. По радио призывали ленинградцев выйти на уборку города. Всю зиму отходы и нечистоты ведрами выливали в снежные сугробы во дворах и на улице. Сугробы заледенели и стали черно-белыми. Это были источники эпидемий и болезней. Рано утром я вышел на улицу и увидел необычную картину. На Международном проспекте напротив нашей улицы стоял трамвай с грузовыми платформами. Первый за всю зиму трамвай. На улице и во дворе одни сандружинницы ломали и лопатами разбивали сугробы, а другие на санках эти глыбы льда возили к трамваю. Милиционеры, закинув карабины за спину, забрасывали их на платформы трамвая. Мы с Юркой Семеновым, соседом по лестнице, нашли лист кровельного железа, привязали к нему веревки и стали подтаскивать у трамваю отколотый лед. Кроме нас, вышло много жителей нашего и соседних домов. В основном это были женщины, старики и дети. Худые, сгорбленные, плохо одетые, но уверенные, что теперь будем жить. Город был очищен, эпидемия не состоялась.

Маме на работе дали талон на посещение бани. Первая баня с начала блокады. Она находилась на Международном проспекте напротив Малодетскосельского проспекта и сада Олимпия. Из кранов лилась горячая вода. Мылись вместе и мужчины, и женщины. При входе в баню давали небольшие кусочки мыла. Эта баня работает и сейчас.

 Заканчивая, не могу не сказать несколько слов о женщинах и девушках– санитарных дружинницах. Их можно было узнать по тому, как  они были одеты. Ватные стеганые штаны, ватники, подпоясанные ремнем, шапки-ушанки, на ногах валенки или бурки, на руках большие рукавицы. Они ходили по квартирам в поисках больных и умирающих дистрофиков. Поднимали этих людей, помогали собраться и доставляли их на сборные пункты для отправки на Большую Землю. Мало кто вспоминает сейчас о них, а ведь эти женщины и девушки спасли жизнь тысячам людей. За зиму через Ладогу было вывезено более 500 тысяч людей. Город опустел. Меньше стало голодных ртов, и как следствие, несколько улучшилось снабжение по карточкам. Но ненамного.

Фотография 7 класса  школы № 281Ленинского района  (Много позже в ней учился В.В. Путин). Это совместное фото моих одноклассников с директором школы и преподавателями после окончания учебного года.Несмотря на возраст, у меня сохранилось в памяти, а точнее, врезалось в память множество эпизодов и событий блокадной жизни, о которой я мог бы рассказать. Да и дети мои давно об этом просят. Может быть, и соберусь, правда, мне легче говорить, чем писать. О блокаде надо писать либо честно, либо ничего не писать!Несмотря на возраст, у меня сохранилось в памяти, а точнее, врезалось в память множество эпизодов и событий блокадной жизни, о которой я мог бы рассказать. Да и дети мои давно об этом просят. Может быть, и соберусь, правда, мне легче говорить, чем писать. О блокаде надо писать либо честно, либо ничего не писать!

       Я, единственный блокадник в классе, скромно стою с краю в черном кителе с пуговицами. В этот же день была приглашена в школу моя мама и ей сказали, что я перерос своих одноклассников и плохо на них влияю. По их мнению, я должен идти работать, а учиться могу в школе рабочей молодежи. Так решили мою судьбу. Получив осенью паспорт, стал работать фрезеровщиком на заводе «Электросила», а через три года окончил 10 классов школы рабочей молодежи и ушел служить в армию.