Нина манку не любила, а она ей жизнь спасла...

Супруги Бурмичевы не могли нарадоваться: четвертый ребенок в семье, - и наконец-то девочка. Назвали Ниной, всей семьей сдували с нее пылинки. Папа часто придумывал сюрпризы: например, привязывал к пуговице коробку с пирожным и так приходил домой после работы. «Мы вообще жили радостно, - вспоминает коренная ленинградка, а ныне уфимка Нина Максимова. - Однажды едем с родителями в трамвае по Невскому проспекту в зоосад, и тут объявление - началась война! Помню, как все вокруг заметались, мы сошли на ближайшей остановке, в магазинах уже царило столпотворение: люди опустошали прилавки...»

Кость за шкафом 

- Жили в коммуналке на пять соседей в многоэтажке на улице Нахимсона. Занимали одну комнату, и, как многодетной семье, нам еще отгородили часть ванной комнаты. Получилась малюсенькая конура без окна, где помещалась одна кровать. 

Иногда братья здесь проявляли фотографии, - продолжила рассказ Нина Павловна. - Папа, Павел Иванович, в артели «Спецмеханик» по ремонту пишущих машинок прилично зарабатывал и покупал дорогие вещи, ювелирные украшения для мамы, Анны Васильевны, которую все звали Нюшей. А еще он увлекался современной живописью и успел собрать приличную коллекцию картин. 

Думаю, это раздражало некоторых соседей. Просто мужчины в нашей семье много работали: к примеру, старший брат Анатолий сразу после школы устроился на завод. Образование он получил уже после войны. 

На фотоснимке: родные родители Нины до войны. Павел Иванович и Анна Васильевна Бурмичевы. 

Папу на фронт не забрали, их артель перевели на военное производство. Толик в начале войны эвакуировался с заводом на Урал.

По дороге случайно встретил брата Колю, который тогда учился в девятом классе, и забрал его с собой. А родителям прислал записку, чтобы не волновались. Так мы остались вчетвером: я, мама, папа и младший брат Женя, который пошел в пятый класс. 

Из блокадных времен помню, как мама сварила бульон. Она говорила, что отодвинула шкаф и нашла там какую-то кость.

Практически сразу у меня начались проблемы с кишечником, но принимать лекарство я категорически отказалась. Удивительным образом все само прошло, может, голод помог. 

Одно из ярких воспоминаний блокадного времени: папа раздобыл где-то картофельные очистки. Мне казалось, ничего вкуснее тогда я не пробовала. 

Кроме голода мучил промозглый холод. Родители ломали на дощечки мебель и топили буржуйку. От нее в комнате постоянно плавал сизый дым, который страшно щипал глаза. Я от него пряталась под одеялом. 

Первым от голода в декабре 1941 года умер брат Женя, в феврале 1942 года - папа. Мама постаралась, чтобы я не видела его смерть. Но я знала, что папу увезли на санках хоронить. Остались мы с мамой, чтобы согреться, спали в обнимку. 

Мародерство по-соседски 

- Проснулась от того, что чужие люди ходили по комнате: какой-то мужчина и соседка тетя Леля открывали шкафы и доставали оттуда наши вещи. Хлеб забрали. Я испугалась и попыталась разбудить маму, но она не проснулась. Соседка, видимо, отслеживала процесс и появилась в нашей комнате очень вовремя. 

На снимках: Слева родной отец, Бурмичев Павел Иванович до войны, Ленинград. Справа приемный отец Чуткин Абрам Сергеевич, деревня Писчугово Ивановской области, до войны.

Тетя Леля спокойно подошла ко мне, разжала мой кулачок, в котором была мамина подвеска с цепочкой - мама давала мне играть с украшениями, чтобы я не плакала от голода, - и все забрала. Затем надела на меня жутко колючий пуловер и увела в свою комнату. Там у нее топилась печка-голландка. Пока они разбирались с телом и нашими вещами, я выбирала из пуловера вшей и бросала их в эту печку. 

Мама умерла в апреле 1942 года, было уже тепло. Соседи сдали меня в приют. Через Ладогу на барже нас переправили ночью, детей натолкали очень плотно. Когда переправились, женщины всех выводили с баржи пригнувшись, так как совсем рядом бомбили. 

Потом всех помыли в бане, переодели в чистую одежду и дали манную кашу. Я ее терпеть не могла и, невзирая на голод, есть не стала. Это меня спасло. Большинство детей, которые много съели той каши, умерли. 

Вкусная помойка 

- Поезд нас привез в Ивановскую область в Мытищинский детдом для блокадников. Там было ужасно холодно, нам выдавали тонкие байковые одеяла, которые совсем не грели. Поэтому мы складывали их и по двое забирались в одну кровать, чтобы согреться. Но воспитатели нас постоянно разгоняли. Потом на скорую руку пошили ватные одеяла, но они были очень маленькими, можно было ими накрыться только наполовину, и стало еще хуже. 

Постоянно хотелось есть. Кто-то из детей обнаружил на помойке капустные листья. Едва мы приступили к трапезе, нас «застукали» воспитатели  и строго наказали. 

У меня началась цинга, воспалились десны и начали болеть зубы. Особенно боль донимала ночью, но как только я начинала плакать, старшие дети принимались меня бить. Жаловаться в детдоме было бесполезно, воспитатели на такие мелочи не обращали внимания. Приходилось только терпеть. 

Чуткие Чуткины 

- К счастью, зимой 1943 года меня забрали Полина Ивановна и Абрам Сергеевич Чуткины. Она - член партии, колхозница, выучилась на бригадира, очень энергичная женщина, сама бездетная, вышла замуж за вдовца, который воспитывал на тот момент трех сыновей: шестилетнего Аркадия, трехлетнего Леонида и восьмимесячого Виталика. Их мама умерла во время родов. Мачеха растила мальчишек, как своих. 

На фотоснимке: Деревня Писчугово Ивановской области, Нина с соседской девочкой у приемных родителей, 1944 год.

Семья Чуткиных жила в Ивановской области в селе Писчугово. Там обитало огромное количество комаров, и из-за комариного писка село и получило свое название. Старшего Аркадия забрали на фронт, и его сразу убили где-то под Москвой. Средний и младший сыновья тогда были подростками. Тем не менее, Леня работал на местном предприятии механиком, а Виталик во время войны выучился на шофера. 

Едва Чуткины получили похоронку на сына, они решили взять в детдоме маленькую девочку. Вот им меня и вывели. Снова повезло: в приемной семье я была окружена заботой и любовью. Я так намерзлась в детдоме, что буквально жила на русской печке, которая была у родителей. До самой весны с нее почти не слезала, никак согреться не могла. 

Абрам Сергеевич работал на предприятии по добыче торфа, вербовал сезонных рабочих. Они резали торф для Ивановской ГРЭС.

Нашей семье повезло, что папа там работал: в отличие от колхозников, он получал зарплату, и мы могли покупать продукты в поселковом магазине. Селяне страшно голодали, потому что все приходилось сдавать государству. Например, чтобы оставить для меня молоко, мама покупала в магазине масло и сдавала его, как свой продукт. 

Однажды за мамой пришел конвой. Ее хотели арестовать за то, что она дала кусочек хлеба одному из военнопленных. Это были венгры. Они ходили буквально в лохмотьях, тяжело работали на холоде. От истощения падали в обморок. Но подходить к ним запрещали. А тех, кто пленных подкармливал, арестовывали. 

Когда за мамой пришли, она успела спрятаться в сарае: зарылась в сено. Брат Виталий сказал, что родители на работе и ночевать не придут. Конвоир долго сидел в избе, ждал, потом все-таки ушел. Обошлось. 

Нашла мужа в огурцах 

- Я приехала в Уфу в 1956 году, здесь жили и работали мои родные братья Анатолий и Николай. Поступала в мединститут, но не прошла по конкурсу. Пошла работать на УМПО, меня сразу поставили за станок: обучали, как говорится, без отрыва от производства. Работала и готовилась в авиационный техникум. Поступила на факультет обработки металла. 

Часто смена не совпадала с занятиями, поэтому мне предложили работать в статистике, потом экономистом. В итоге на УМПО я проработала около 37 лет. Там же познакомилась со своим будущим мужем Валентином Васильевичем Максимовым.  

Нас послали от предприятия на уборку огурцов. Начальник Валентина все подначивал его, мол, приглядись к девушке. Валентин всегда был скромным и застенчивым. Но под напором начальника сделал первый шаг к знакомству. Мы дружили два года, пока моя будущая свекровь не предложила мне, наконец, выйти за ее сына замуж. Тогда мы и расписались. 

Послесловие 

- Снова в Ленинграде мне довелось побывать в 1969 году. Соседку тетю Лелю я нашла в ювелирном отделе Дома ленинградской торговли - самом крупном универсальном магазине города, где она работала. И продолжала жить в той же квартире. «Ты Нина? Я тебя помню, будешь в Ленинграде, заходи», - «пригласила» она меня. «Мы с мужем только сегодня приехали, так что я могу зайти в любое время», - ответила я. 

И попыталась объяснить, что приехала не за вещами, а за памятью. Мне очень хотелось побывать еще раз в доме, где прошли мои самые счастливые детские годы, где жили и умерли мама, папа и младший брат. Но тетя Леля не захотела продолжать разговор. 

Несмотря на все пережитое, мне грех жаловаться. Меня любили родители - родные и приемные, обо мне заботились братья - родные и названные, мне повезло с мужем, у нас дети: дочь архитектор, сын специалист по электронике, внук и внучка получили отличное образование и каждый продолжает идти по своей стезе. 

Но главное: они знают историю своей семьи. Дочь Ольга получила памятный знак «Потомок блокадников города-героя Ленинграда» и намерена продолжать просветительскую работу по этой теме. Важно, чтобы те страшные 872 дня не канули в Лету. Если о них будут помнить наши потомки, тогда можно надеяться, что этот ужас больше никогда не повторится. 

Нэдда Пухарева, Лилия Мифтахова