Камила Чертова: Мне всегда помогал выжить голос...

Младшая и любимая дочь состоятельных родителей, воспитанница детдома, студентка консерватории, обладательница редкого тембра голоса, который еще называют женским басов - меццо-сопрано...Заслуженная артистка БАСССР, идейный вдохновитель создания башкирской организации блокадников - это все уфимка Камила Чертова в одном лице. «МИР 24» продолжает публиковать воспоминания детей-блокадников, для которых Башкирия стала второй малой родиной. 

Супруги Бякишевы жили на Невском проспекте в небольшой квартирке. Их предки были из числа раскулаченных селян, которые сбежали в Ленинград. Отец нашей героини, Юсуп Бикяшев, тоже нашел здесь применение своим способностям: стал директором магазина на Невском проспекте, по тем временам довольно рискованная должность. В семье росли четверо детей - Нурния, Шамиль, Муся и Камила. Когда началась война, Камиле исполнилось три года, Нурние - десять лет. Вспоминает Камила Юсуповна Чертова: 

Вкус спичечной серы

 

- Мне сестра и теперь частенько припоминает: «Ты, Камка, была жуткая обжора, постоянно еду требовала», - начала свой рассказ наша героиня.  

- Она меня тогда буквально возненавидела за это. А что с меня взять, с трехлетней? Однажды я нашла где-то коробок со спичками, стала отгрызать у них серные головки и есть. До сих пор помню этот вкус. 

Отца семьи сразу забрали в Красную армию, мама пыталась сохранить детям жизнь. Но в феврале 1942-го года начались перебои с хлебом. Шамиль и Муся умерли. «Помню, как все время хотелось пить, потому что воды не было. мама могла дойти до магазина и обратно», - вспоминает она. На Неву с маленьким ведерком ходила Нурния, но сколько она могла принести? 

Еще помню черную тарелку репродуктора, по нему периодически передавали воздушную тревогу, и все вокруг начинало дребезжать от взрывов. Страшно невыносимо. Мама нас хватала и бежала в бомбоубежище. С той поры осталась боязнь замкнутого пространства: я не могу летать на самолетах и ездить в лифте. 

Когда мама в очередной раз пришла домой без хлеба, она сказала Нурние, что ночью умрет. Мы легли спать, она своим телом нас пыталась согреть. К утру ее не стало. Сестра куда-то делась (потом выяснилось, что родственники забрали ее к себе), а меня подобрали чужие люди и отвели в детский дом. 

Потом нас отправили в Иваново. Только однажды с фронта за это время пришло письмо от папы в детдом, дальнейшая его судьба неизвестна. Так началась моя сиротская жизнь. 

[object Object],[object Object],[object Object],[object Object],[object Object],[object Object]Сено на подушку, солома - на матрац... 

 

- В детдоме нас кормили, одевали, учили, но мы были совершенно не приспособлены к самостоятельной жизни. После детского дома в 14 лет я поступила в музыкальное училище: все говорили, что у меня есть голос и что мне надо учиться вокалу. 

Но поскольку там не было общежития, я оказалась на улице без средств к существованию. Ходила на рынок, искала гужевые повозки и просила у хозяев клочок сена или соломы.

Из старых тряпок соорудила два мешка, набила их сеном. Так у меня получилось подобие подушки и матраца, на которых я спала где придется. И я решила бросить учебу в музыкальном училище, потому что так жить жить уже не было сил. 

Как поешь, так и споешь...

 

- Когда мои однокурсники узнали, что я собираюсь оставить училище, потому что мне нечего есть и нечего надеть, весь курс стал собирать деньги на еду и одежду. Как сейчас помню, староста Жанна Кувшинская подошла ко мне со словами: «Камила, пожалуйста, не бросай учебу, ты способная. У нас у всех есть родители, они нам помогают, а мы будем помогать тебе, ты только учись!» 

Конечно, после таких слов я просто разрыдалась. И осталась. Так, благодаря моим однокурсникам, я окончила Ивановское музыкальное училище, получив прекрасное базовое образование по классу вокала.

В двадцать лет мне дали направление на должность директора ивановской музыкальной школы, представляете? Но я решила поступать в консерваторию, чтобы стать настоящей певицей. И махнула в Первопрестольную, потому что слышала, будто ректор московской консерватории Александр Свешников доплачивал вокалистам на питание. Ведь, если не поешь, петь не сможешь. 

 

[object Object],[object Object],[object Object],[object Object],[object Object],[object Object]Тиц отправил в Казань

 

- Я поступила, чему была несказанно рада. Стою, счастлива, возле памятника Чайковскому, и тут подходит знаменитый педагог по вокалу, профессор Гуга Ионатанович Тиц и говорит: «Бякишева, вы же татарка? Рекомендую поступать в казанскую консерваторию, там вам цены не будет с вашим голосом, а в Москве тяжело придется». Он, видимо, посмотрел документы и узнал, что я детдомовская. 

Привыкнув делать то, что говорят взрослые, я на последние деньги купила билет в один конец - в Казань. И только в поезде запаниковала: в кармане ни копейки, еду в никуда. Начала молча рыдать. Пассажиры недоумевали. 

Одна женщина с ребенком приобняла меня за плечи и тихонько спросила, почему я плачу. «Я очень хочу кушать, у меня нет денег, и я еду в незнакомый город», - еле выговорила я. «Миленькая, что же ты сразу не сказала», - всплеснула руками попутчица и всю оставшуюся дорогу меня подкармливала. 

Добрая комиссия 

 

- Казанской консерваторией тогда руководил ее основатель, известный композитор Назиб Гаязович Жиганов. Захожу я к нему в кабинет и сообщаю, что поступила в московскую консерваторию, но мне сказали, чтобы я ехала в Казань, потому что я татарка. 

Он начал со мной разговаривать по-татарски. Разумеется, я ничего не поняла, потому что выросла в ивановском детском доме. «Я тоже вырос в детдоме, но свой родной язык не забыл», - сердито сказал Жиганов. 

«Вы только послушайте, как я пою», - попросила я его. Спела. После чего он так же сердито сказал: «Вступительные экзамены давно прошли. Ну ладно, давай документы». Однако все документы остались в московской консерватории, я даже не подумала их оттуда забрать. Так меня подвела детдомовская неприспособленность к жизни. 

Ректор внимательно посмотрел на меня, созвал комиссию, которая послушала мое пение и приняла меня без экзаменов и документов. 

Тут опять возникла проблема - ночевать мне было негде, а у консерватории не было общежития. Тогда декан предложила перекантоваться в маленькой комнатке, где-то на самом верху здания.

После занятия я шла подрабатывать в кинотеатре «Родина», пела перед сеансами с джазовым оркестром, иногда даже срывала аплодисменты. 

[object Object],[object Object],[object Object],[object Object],[object Object],[object Object]Находка

 

- Там в кинотеатре, когда я пела, меня увидел пятикурсник инженерно-строительного института Виталий Чертов. Я окончила первый курс, он - институт, мы поженились и поехали во Владивосток: его направили главным инженером на маленькую нефтебазу, расположенную на советско-китайской границе. 

Нам дали комнатку с печным отопление и привозной водой. Там у нас родилась Наташа. Потом мужа перевели в Находку, нас поселили в гостинице...Я, как жена декабриста, с ребенком в одеяле повсюду следовала за Чертовым. Вместо сцены. Причем, снова не забрала документы из консерватории - просто вышла замуж и уехала, и только в Находке поняла, что сделала ошибку. 

«Если ты мне не дашь денег на дорогу,  я с Наташкой пойду по шпалам», - заявила я мужу. Виталий позвонил своей матери в Уфу и попросил ее взять ребенка к себе, чтобы я могла окончить консерваторию. 

Из Находки муж приехал в Уфу, где его сразу взяли в НИИ. Меня с дипломом казанской консерватории приняли на работу в филармонию, откуда я ушла в 1991 году, уступив место дочери - у нее тоже меццо-сопрано. 

Фирма веников не вяжет 

 

- В тот момент во мне проснулись гены отца-предпринимателя. Я открыла фирмы по организации концертной деятельности, пошиву трикотажных детских костюмчиков и ремонту мебели. Еще чуть было рыбным делом не занялась. В магазинах же в девяностые было - что шаром покати. 

Договорила с магазином «Балык» в центре Уфы, созвонилась с Мурманском, чтобы мне отгрузили рыбу. Вдруг магазин отказался от поставки, а у меня уже вагон-рефрижератор должен был отправиться из Мурманска. Села в отчаянии за стол и давай рыдать. Моих личных денег никогда бы не хватило расплатиться за вагон рыбы. 

Помог мне собраться наш рыжий кот Барсик, который забрался ко мне и стал покусывать меня прямо за лицо, чтобы я не плакала. Я пришла в себя, позвонила в Мурманск и успела отказаться от вагона. 

Зато со всем остальным дело пошло. У меня был целый штат: бухгалтер, исполнительный директор, шили хорошие мастера. В девяностые годы многие потеряли работу и были рады трудиться в частной фирме. Мы не успевали поставлять партии костюмчиков в «Детский мир», нам постоянно звонили и просили еще. Потом решили шить курточки. Ткани нет, ватин не достать, ниток не найти. Как только мы не выкручивались. Нам поставляли отходы - лоскуты, мы их сами красили в нужные цвета, кроили, сшивали. 

С какими предприятиями я только не заключала договоры. Многие руководители узнавали меня как артистку и поражались, что я занимаюсь еще и предпринимательством. Ведь я не бросала сцену, петь-то хотелось: договаривалась на местах, собирала концертную бригаду и мы ездили с гастролями по всей республике.

Когда появились челноки, необходимость в моей продукции отпала. Последнее свое предприятие - концертное агентство - я закрыла в 2010 году. 

Создать блокадную организацию - тоже моя задумка. Ходила по всем инстанциям, но не смогла пробить идею. Спасибо волонтеру Межгосударственной телерадиокомпании «МИР» Лилии Мифтаховой: она сумела завершить это дело, и в Башкирии в прошлом году начала свою деятельность организация блокадников. 

Нас не так уж и много осталось, пусть хоть на закате жизни люди почувствуют, что не зря страдали. Ведь то, что пережили дети-блокадники - уму непостижимо. Взрослые хоть могли принимать решения, как-то защитить себя, а маленькие дети оставались сиротами и умирали в страшных мучениях. 

Мы чудом остались живы. Не могу об этом рассказывать, уж очень тяжело вспоминать...

Записала корреспондент газеты «Единая Россия - Башкортостан» Нэдда Пухарева