Тамара Карпова: Наш дом не разбомбили только потому, что каждый день за нас молились...

Вспоминает Карпова Тамара Романовна

Моя девичья фамилия Безрукова, я родилась в Башкирии, городе Уфа 16 февраля 1938 года. 

Мы жили тяжело, хотя мой отец, Роман Александрович Безруков, был хорошим специалистом, маляром-штукатуром, хорошо делал лепки. Мама, Зоя Емельяновна Безрукова, а в девичестве Скаредова, была грамотной - на то время окончила семь классов образования.

Ее отправили учиться в Москву на полевода, но она не поехала, потому что встретила папу. Потом родились мы - брат Юра 1936 года, я с 1938 года и сестренка Люба, которая родилась в Уфе 10 марта 1940 года. 

На фото сестры Люба и Тамара, обе блокадницы, фотография 1951 года. 

Перед войной родители взяли нас, троих детей, и поехали в Ленинград. Конечно, мы и представить себе не могли, что начнется вскоре. Папа устроился по специальности, и мы поселились в Гвардейском районе Ленинграда на Охтинском проспекте, номер дома не знаю. 

Моей маме на момент переезда было 25 лет. Из-за того, что детей было уже трое и нужно было помогать, с нами поехала сводная сестра мамы Клавдия с мужем, она лет на шесть старше мамы. Мамина мать вышла замуж за вдовца, и вот Клавдия была дочерью этого вдовца. Так и получилось, что Иванова Клавдия Емельянова, в девичестве Скаредова, всем нам крестная была. Ее семья также устроилась на работу, всем дали коммуналки, все было хорошо до тех пор, пока не началась война. 

Дети плакали от голода, и маме хотелось бежать...

Муж Клавдии - Михаил Иванов, а для нас - дядя Миша, вместе с моим папой ушли на фронт. Потом отец почти дошел до Берлина, был ранен, лишился двух пальцев. Про дядю Мишу, которого забрали в 1941 году, мы ничего не знаем с тех пор, как получили извещение о том, что его разбомбили на призывном пункте, и потом он пропал без вести. Ему было тридцать лет. 

Когда мужчины ушли на войну, мы остались живы только благодаря нашей крестной. Мама потом говорила: «Если бы не Клавдия, я бы закрыла глаза и уши и убежала, только чтобы вас не слышать из-за того, что вы все время плакали от голода». 

Мы с Юрой были терпеливые, а Люба постоянно кричала: «Дай-дай-дай-дай!». Я до сих пор помню, как ползала по грязному полу и собирала грязь, думая, что это хлеб.  

За хлебом ходила крестная. Однажды у нее вытащили карточки на всех пятерых - вот это был ужас. Но обычно она делила весь наш паек на три раза: утро, обед и вечер. И вот вскипятит воду в кастрюльке, лаврушку туда положит, накрошит хлеб и даст нам похлебать три раза в день. По воспоминаниям мамы, в первую блокадную зиму мы ходили на поле, собирали там какие-то листья, крестная все это тоже рубила и добавляла в похлебку. Благодаря Клавдии Емельяновне мы и выжили. 

На фотографии с крестной. Единственный снимок, где запечатлена Клавдия Емельяновна. Фотография 1951 года.  

Первая голодная зима в Ленинграде

Голод приводил многих людей к безумию. После одного из случаев, когда у соседей умер мужчина, его вынесли в общий коридор, и потом он пропал, мама перестала оставлять нас одних. Оказалось, что эти самые соседи начали его есть. Началось людоедство, и одна женщина даже рассказала маме, что нас, детей, тоже хотели украсть и съесть. 

Помню, как над городом висели большие серые аэростаты, хорошо помню развалины, железные ежи и прожекторы. Однажды мама рассказывала, как в Ленинграде встретила двоих немцев, они шли за нами и разговаривали по-немецки. Ей пришлось подхватить нас и как можно скорее убежать, чтобы не быть убитыми.

Рядом с нашим домом стояла дальнобойная пушка, которая сбивала самолеты, поэтому всегда было шумно. Как только самолет приближался, мы прятались в угол, чтобы нас не достало осколками. Стекла выбило после первой бомбежки, вместо них была фанера. 

Мама вспоминала позже, что наш дом не разбомбили потому, что за нас постоянно молилась одна жительница. «Была женщина-молдованка, она каждый день рано-рано вставала и ходила вокруг дома  иконой, все молилась, молилась. Наверное, только ее молитва и уберегла наш дом», - рассказывала мама. 

Дорога в тыл 

В 1942 году, 16 февраля, в мой день рождения, нас стали вывозить из Ленинграда. Ладожское озеро замерзло, мы взяли два матраца, сели с ними в холодные телячьи вагона. Один матрац положили на пол, на него положили троих детей и вторым матрацем накрыли. Так мы целый месяц ехали до Нальчика. 

В Нальчике нам поместили в гостиницу. Оттуда я помню квадратные столы, белые-белые скатерти и блюдца с мамалыгой - кукурузной кашей. Нас откармливали ей по две-три ложки.

У меня в Ленинграде в первый год войны начались кровотечения из носа, рта, даже из ушей. Мама всеми силами меня пыталась откармливать  - помню, как она покупала лук, крупный, сладкий, мелко-мелко его резала и заправляла подсолнечным маслом. 

Наша спокойная жизнь длилась месяц - немцы стали подходить к Нальчику. Мама вспоминала: однажды, когда мы сидели с Клавдией в парке, к нам подошли кабардинцы и говорят: «Как немцы придут, мы всех русских сдадим». Нам дали выехать, а крестной долго не давали бумагу о разрешении на выезд. Мама еле-еле добилась, чтобы крестную отпустили из Нальчика. В результате нас по просьбе мамы взяли в Башкирию. 

Донос - и в тюрьму 

Мы ехали очень долго, но саму дорогу в поезде я не помню. В мае мы доехали до Уфы, с железнодорожного вокзала нас рассадили в телеге, отвезли в домик на Воровского, 82. Рядом жила папина мать, баба Прасковья. В нашем доме уже жили квартиранты из Ленинграда, тоже эвакуированные. 

Мама начала устраиваться на работу. Сначала устроилась на «Заготзерно» около Сафроновской пристани. Ей удавалось прятать немножко пшеницы, она приносила ее, парила, и мы целиком ели зерно. От него очень болели желудки, потому что мы все больные были, с язвами. Помню, как упаду на кровать, зажмусь от боли...

Потом мама устроилась на Витаминный завод. Там все знали, что мы блокадники и всегда передавали детям что-нибудь поесть. За время маминой работы нам даже дважды давали путевку в лагерь. 

К тому времени отец пришел с фронта. В Уфе ему дали работу - отделку русского Драматического театра на улице Гоголя. Я помню, как подростком туда приходила - зал пустой, партер, сцена - и никого. 

Параллельно отец начал ремонтировать наш домишко. И вдруг одна из соседок написала на отца донос, что он будто залез в чужую квартиру и украл там какие-то валенки. В свидетельницы она взяла двух своих подсобниц, и отца ни за что посадили на семь лет! Понимаете, он приехал с войны, нам всем нужна была помощь, а мама опять осталась одна...

Мирная жизнь

К семнадцати годам у меня было семь классов образования. Первым местом моей работы стала фабрика, где мы вышивали ришелье и гладью. В В 1962 году фабрику перевели с улицы Зенцова-Коммунистической на Трамвайную. Я уже туда не поехала, было слишком далеко. Устроилась на 40-й завод, монтажником радиоэлектронной аппаратуры, там проработала с 1962 по 1993 годы. 

В 22 года замуж вышла. В 1960 году родился сын Валерий, в 1971 году – дочь Инна. Муж мой из Смоленска. Его отец, Карпов Михаил Романович, во время войны был командиром партизанского отряда, у него было трое детей. Когда немцы пришли, сказали, что это дети командира партизанского отряда. Немцы собрались расстрелять детей, партизаны успели утром спасти их. 

Сейчас у меня двое внуков: Вероника окончила Московский политехнический институт, Антон – Уфимский авиационный институт. Есть одна правнучка Катерина. 

Данные о семье 

Мой папа 1913 года рождения умер в 55 лет. Мама - блокадница прожила 94 года, а крестная Клавдия рано умерла. Она работала кондуктором и сильно простужалась, так как от сельхозинститута до моторного завода в Черниковке ходили очень холодные трамваи. Замуж она так и не выходила после того, как получила извещение о том, что муж пропал без вести. 

Сестра Люба умерла в 66 лет умерла, у нее осталась одна дочь – Мусина Ольга (девичья Назарова), она народная артистка Башкирии, работает в Молодежном театре.  Брат Юра-блокадник служил в армии, его забрали в 1957 году в Москву. Их отправили в Венгрию, там его ранило, грудь была зашита. Умер от астмы в 56 лет. 

На фото брат Юра, участник освобождения Венгрии, фотография 1957 года. 

В Ленинграде с тех пор больше ни разу не была. На войне погибли два маминых младших брата:

Скаредов Виктор Емельянович, забрали на войну в 1941 г. в 19 лет из Уфы, погиб 22 декабря 1942 года, похоронен станция Черткова Ростовской области 

Скаредов Анатолий Емельянович, забрали на войну в июне 1942г. в 17 лет из Уфы, погиб 31 июля 1944 года в городе Каменка Струменова Львовской области. 

Записала волонтер Межгосударственной телерадиокомпании «Мир» Лиля Мифтахова, город Уфа. C полной версией документов и фотографий из архива ветерана вы можете ознакомиться по ссылке.