Татьяна Мавросоввиди: Однажды люди перестали прятаться от бомбежек - не было сил...

Межгосударственная телерадиокомпания «МИР» продолжает собирать материалы о судьбе детей-блокадников, эвакуированных в Башкирию. Одной из тех, кто пережил это страшное время, стала уроженка Ленинграда Татьяна Владимировна Мавросоввиди, которая сейчас живет в селе Иглино одноименного района Республики Башкортостан. 

Про матрешки и бомбежки 

В первые дни осени 1941 года фашистские войска зажали город в блокадное кольцо. Прорвать его удалось через 872 дня. Кроме физических испытаний, захватчики давили на людей психологически. «Ешьте бобы, вам готовят гробы», - листовки с таким содержанием сбрасывали немцы на ленинградцев. 

 «Спите ленинградские матрешки - больше не будет бомбежки», - продолжали издеваться фашисты над изможденным городом, жителям которого уже было все равно, что там написано в листовках, которые периодически сыпались с неба. 

Конечно, двухлетняя Татьяна ничего этого не знала, про бобы, гробы и матрешек ей много позже рассказала мама, Полина Ивановна Ефимова (на фото 1937 года).  

«Нас было трое детей, но старшая сестра умерла от болезни еще до войны. Жили мы в двухэтажном многоквартирном доме на Выборгской стороне, напротив завода «Светлана», - рассказывает Татьяна Владимировна, в девичестве Ефимова. 

Она вспоминает: папа Владимир Николаевич Ефимов работал на ламповом заводе рабочим, мама и прабабушка смотрели за детьми и занимались хозяйством, бабушка была нянечкой в детском туберкулезном госпитале. Когда началась война, папа ушел на фронт, и остались дома мы впятером - я, сестра, мама, бабушка и прабабушка. 

Первое время было еще ничего, дома запасы, по карточкам давали хлеб, а вот в 1942 году стало совсем тяжко. Про бобы-то немцы писали, потому что одно время нам их давали вместо хлеба. Люди уже перестали прятаться от бомбежек, просто затыкали окна матрасами и никуда не убегали - не было сил. 

Папа воевал на фронте недолго, подхватил воспаление легких, в госпитале ему становилось все хуже и его комиссовали. А дома голод, и он начал умирать. К тому времени ему было всего 27 лет, а маме - 25. 

Спасла туранда

Ко всему прочему, маму обманули какие-то аферисты - подошли на улице и сказали, мол, мы для вашего ребенка сейчас хлеб купим, подождите нас здесь. У нее совсем не было сил идти со мной до магазина, и она поверила, отдала им карточки. 

И мы остались совсем без еды. Я от голода перестала ходить. Как-то заходит в квартиру бабушка после работы и видит такую картину: ее дочь  и зять лежат без сил от голода на кровати, зять уже начал вытягиваться, как это бывает перед смертью, а я ползаю под столом, собираю соринки с пола и ем, думая, что это хлебные крошки. 

Бабушка кинулась назад в госпиталь, там выпросила горсть туранды - подобие муки черного цвета со всякими примесями. Растворила она эту муку в воде и напоила сначала зятя, потом уже нас.

Через некоторое время родители смогли открыть глаза. Правда, папа так и умер в 1942 году, его похоронили на Богославском кладбище - это одно из мест массовых захоронений блокадников. И мы снова остались впятером. 

Кроме туранды другой муки не было. Ее собирали после того, как немцы уничтожили склады с продовольствием - провокаторы сидели на крыше и подавали фонариками знаки, куда фашистским бомбардировщикам сбрасывать бомбы.

Погасив огонь, жители Ленинграда собирали на пожарище жижу, состоящую из земли, муки, сахара и Бог еще знает чего. Разводили водой и пили, другой еды не было. В городе и окрестностях  нельзя было найти ни травинки. Люди умирали буквально на ходу, случаи людоедства происходили сплошь и рядом. 

Сумасшедший сосед

 К нашему соседу приехала сестра с фронта, он тоже страшно голодал. Она привезла ему тушенку, консервы всякие - фронтовой паек. Разложила перед ним на столе еду и говорит, мол, давай кушай. 

А он от нее взгляд отвести не может: «Ой, какая ты упитанная, хорошая, вот бы тебя съесть...» Сестра перепугалась, быстро собрала вещи и давай бежать оттуда. У мужчины явно рассудок помутился. Что с ним потом стало, не знаю, умер, наверное. Много было историй - одна страшнее другой. 

А меня спасла бабушка. Когда я совсем перестала не только ходить, но и ползать, она меня забрала в свой туберкулезный госпиталь. Дети там лежали привязанными к кроватям, у них разрушались кости, и им нельзя было двигаться. 

Меня тоже как всех привязали, но я настолько ослабела, что не сопротивлялась. Зато давали хоть какую-то еду. 

Счастливый катер 

Мой родной дядя, мамин брат, работал на одном из оборонных ленинградских заводов. Его еще в начале войны эвакуировали в Башкирию. Дядя ходатайствовал об эвакуации и наших семей. 

В 1943 году нас эвакуировали на катерах через Ладожское озеро, семья дяди попала на первый катер, а мы на второй. За нами шел еще третий, а потом второй и третий катера поменялись местами, и в тот, что шел перед нами, попала бомба. 

Дядины родственники видели с первого катера, как «наше» судно пошло ко дну. В Уфе они сообщили родственникам, что мы погибли. Так что, когда мы добрались до Уфы, они глазам своим не поверили. 

Ехали на эшелоне до Уфы месяц. Мама и бабушка в дороге оборачивали вокруг туловища мокрые пеленки младшей сестры Нины и на себе сушили. Я так и не ходила от голода, хотя мне исполнилось четыре года. У мамы с бабушкой стали сильно опухать ноги, у них начался тромбофлебит. 

Черниковка - вторая родина 

Нас расселили в Черниковке в бараках, расположенных на Северном рынке. В каждом из бараков жили с десяток семей - в комнате по три семьи. В Уфе я заболела золотухой - меня всю сковало, глаза не видели, голова покрылась болячками, как шапкой. Думали, я останусь лысая, но ничего - оклемалась. 

Первое впечатление от Черниковке - бабушка на улице увидела, что на помойку кто-то выбросил листья капусты и картофельные очистки. Приходит домой и говорит сыну, нашему дяде, вот какое безобразие, люди еду выбрасывают, надо пойти все это собрать и сварить на ужин, Дядя заплакал, говорит: «Мама, ну что ты" У нас здесь еду покупают, а не по помойкам собирают». 

Бабушка еще долго не могла переключить сознание. Они с мамой рассказывали, что первое время ходили, как дурные, потом, конечно, восстановились. Бабушка дожила до 92 лет, читала без очков и до последних дней находилась в абсолютно здравом уме. Раньше всех ушла из жизни наша прабабушка - через два года после эвакуации, еще когда мы жили в бараке. Сколько ей было лет, не помню, но далеко за восемьдесят. 

Письмо Сталину 

Я ведь еще письмо Сталину писала, когда в третьем классе училась. Помогла его сочинить заведующая детсадом, в котором работала мама, мол, мы ленинградцы - блокадники превратились в подзаборных уфимцев, у нас нет своего угла и так далее. 

Пришел ответ: «Дать жилье в течение 24 часов». Директор завода, в ведении которого находился детский сад, пригласил маму и говорит ей: «Откуда я тебе жилье возьму? Хочешь, заселись в детский сад, там в одну комнатку вход с улицы отдельный». В ней мы жили три года, пока от завода не получили однокомнатную квартиру. 

Многие после снятия блокады вернулись в Ленинград. Наш дядя на заводе был на хорошем счету и не захотел уезжать, ну и мы тоже. Он остался единственным мужчиной в нашей семье, мы все делали, как он скажет. Я его даже папой называла. 

Впервые после войны мама поехала в Ленинград в 1947 году, к отцовской своей родне. Но не стала туда возвращаться, держалась за своего брата. Место, где стоял наш дом, разбомбили, теперь там площадь Мужества. 

Приехал грек на реку 

Я после школы окончила торговый техникум, всю жизнь проработала потом в этой сфере. Своего будущего мужа, Константина Поликарповича Мавросоввиди, я встретила на берегу Белой. Мы с подружками до этого отдыхали в Сочи, и были самые загорелые на нашем пляже. Видно тем и привлекли внимание грека. А меня привлекло, как он красиво играл в волейбол. 

Константин родом из Ялты. Он из семьи репрессированных греков, в начале войны, как и всех «иностранцев», их оттуда выселили. Его отец Поликарп с двумя братьями попал в плен, они решили бежать из немецкого лагеря, но неудачно. Его маму с тремя детьми, как и нас, расселили в уфимских бараках на улице Горького. 

Мы поженились в 1965 году. Муж по профессии слесарь-монтажник. У нас дочь Светлана, визажист, и сын Володя, он работает на Севере. Есть внук и внучка. В Иглинский район мы перебрались из Черниковки пять лет назад, захотелось жить на свежем воздухе. С мужем отметили золотую свадьбу. Здоровья бы побольше, а так у нас все хорошо. 

О чем я жалею? Ни о чем, мы же чудом выжили! Одно могу сказать: все, что мы знаем про блокаду, - лишь небольшая часть того, что происходило на самом деле. Так всегда говорила мне мама и бабушка. По их словам, все было намного хуже и страшнее, ведь от голода люди сходили с ума. Многого они мне не рассказывали, и теперь мало кто об этих ужасных подробностях узнает. Может, так и лучше... 

Беседовала корреспондент газеты «Единая Россия Башкортостан» Нэдда Пухарева.