Суcанна Юдина: «Я смотрела на Кронштадт и думала, что у меня нет дома, но есть память о Войне...»

Вспоминает Сусанна Семеновна Юдина (Хуттер): 

Я родилась в деревне Большое Манушкино 11 октября 1925 года. Моя девичья фамилия Хуттер, после замужества я стала Юдина. 

У нас был двухэтажный дом, а на воротах было написано «1925 год». Письма нам писали по адресу: Ленинградская область, Всеволожский район, деревня Большое Манушкино, дом 66. Папа и мама родом тоже из этой деревни, жили по соседству. Мамин дом был тут, папин дом рядом, сосед и соседка. Когда они поженились, построили для семьи третий дом. На фото снизу мама героини, Анна Матвеевна, до замужества. 

[object Object]В детстве я любила ржаной хлеб. Помню, играю, играю, говорю: «Кто-то печет хлеб, я пойду, посмотрю». Гуляю и нюхаю у одной бабушки, у другой нюхаю. Я любила только черный хлеб и подсолнечное масло, больше ничего есть не хотела. Мама ставила в русскую печку молоко в глиняных горшках, там пена получалась желтая - вот так я любила и еще молоко холодное из погреба. 

В деревне у меня были подруги Алина, Аня, еще вторая Аня, Катя. С Катей вместе сидели в школе с первого класса и до начала войны. Но их никого нет уже, а я их всех помню. На фото - Ленинград до войны. Молодежь поселка Большое Манушкино едила в парк в Ленинград. Сусанна в верхнем ряду вторая слева. 

 

[object Object]Папа умер, когда мне было 11 лет. Помню, я боялась мертвого, из окна смотрела только, когда папу хоронили. В деревне я жила с мамой, все время была с ней, и во время блокады, и потом. Мама -  Анна Матвеевна, до меня у нее было четверо детей, потом я пятая. Они все умерли до моего рождения.

 

Когда началась война, мне пятнадцать лет было. Нам сказали копать - на всякий случай - землянки в огороде или в саду, вдруг будут аэродром бомбить. В Большом Манушкино радио не было. Помню, по деревне машина ездила и с нее говорили: «Возьмите лопаты, идите делайте землянки себе, там будете жить».

Деревню нашу каждый день обстреливали.  В блокаду все время жили в землянках, работали в лесу. Светло было - пошли на работу, темно стало – пришли с работы и спать. Света в землянках не было, даже керосиновой лампы. Когда мы работали в лесу, нас кормили. Там готовили кушать, давали рабочим бульон и по 150 грамм хлеба.

В нашей землянке мы жили три семьи. Первая семья - мама и я. Вторая семья - моя двоюродная сестра, тоже звали Сусанна, она дочь Матвея. Матвей - это родной брат моего папы. Сусанне двадцать пять лет было, она была с матерью своего мужа Ивана. Третья семья – Маруся, жена Матвея, и ее дочка Сильва семи лет. На фото слева папа Семен, справа - родной брат папы Матвей, до войны. 

 

Люди из нашей деревни спрятали сковородки, кастрюли в лесу. Нам говорили, когда война кончится, заберете все. Людям говорили: «Не плачьте, война кончится, вот кто где жил, в этом месте будете строиться. Будем помогать». Ну а что толку помогать. После войны мы бы не смогли строиться, потому что на нашей улице в Большом Манушкино уже текла Нева. Где наша усадьба, теперь там, наверно, какие-нибудь помещики сделали, что рыбу ловят, а люди стали жить на горе. 

 

В конце марта - какой год не помню - вместе со всей деревней пошли эвакуироваться пешком в город Всеволожский. Из нашей землянки мы все пошли вместе три семьи.  Всей деревней шли по лесу на санках до города Всеволожский, там были вагоны, мы сели. В вагонах уже были люди из города Ленинграда, половина поезда, и нас туда загрузили. С Всеволожского на поезде поехали до Ладожского озера.

 

Потом на машине через Ладожское озеро. Полную машину людей посадили, груза можно было, кажется, по сорок два килограмма на человека. До половины озера доехали, шофер наш остановил машину, говорит: «Попрошу вас выйти, баллоны спустились. Я буду ремонтировать». Это было или в конце марта, или в начале апреля, помню, воронки были большие на озере от бомбежек. Мы ушли осторожно вперед, потом водитель нас догнал. Опять сели на эту машину, приехали уже по другую сторону Невы, в Московскую Дубровку. А с нашей стороны была Невская Дубровка. 

В Московской Дубровке здание какое-то большое было, в нем столовая. Там нас стали кормить. В столовой дырявые стены от бомбежек, там тоже война была, но немца не было уже.  Настоящие столы и четыре человека за столом. Из Ленинграда люди, они хотели есть, говорили: «Можно еще нам кушать, я еще хочу». Накормили их, они тут и остались. Умерли. Лишнего съели. 

В результате половина состава осталась пустой. В Московской Дубровке на столах остались городские, некоторые люди из Ленинграда, они были очень голодные, еще хуже нас голодные. Мы хоть в блокаду работали в лесу, мы хоть ковыряли картошку в всякую погоду, как только чуть-чуть меньше стреляли, мы тащили мешок в деревню, копали чуть-чуть и хранили в лесу, а потом нет-нет, так оттуда брали маленько кушать.

 

Так мы доехали до Иркутской области в город Тулун. Я приехала с мамой и с родней, с которыми жили в одной землянке в блокаду. В Тулуне в поселке нам дали дома с двумя крылечками, нормальные дома, но я там не жила нисколько. Я работала в лесу. Денег мне не платили, только кормили все время. В Тулуне было большое-большое общежитие для женщин и мужчин. На фото снизу Иркутская область, Тулунский район, Лесозавод, подсобное хозяйство Топка 1947 год. В верхнем ряду вторая справа Сузанна Семеновна Хуттер. 

 

[object Object][object Object]Война закончилась во время моей жизни в Тулуне. Об этом я узнала прямо за работой. Помню, я сажаю картошку, и вдруг к нам приезжает начальник, говорит: «Бросайте, бросайте, война кончилась. Уже все пироги пекут». 

Через какое-то время мы с мамой переехали из Тулуна в Ленинград, уж очень хотелось домой. Пришлю в свою деревню Большое Манушкино и все, что делали - плакали. Нашего дома не было, как и многих других домов, но в углу нашего участка так и остались два дерева сирени - белая и обычная. Всего уцелело за время войны только 12 домов. Ежедневная бомбежка с истребителей как сечка рубила жилые дома. 

Соседи и знакомые, которые остались и узнали нас, звали в Эстонию на заработки, Но мама захотела вернутся обратно в Иркутскую область, где мы уже немного обжились. Помню, как мы пришли на Московский вокзал, а к нам кто-то подбежал и говорит: «У вас, наверно, тоже домов нет. Там вербовка».  

Мы подошли к стойке, где двое мужчин стояли, и нам говорят: «Идите, на два года вербуют в Новосибирск». Я говорю: «Мама, там какая-то вербовка, я не поняла даже это слово». Мама пошла и говорит: «Они нас на стройку вербуют». Что такое стройка, я тоже не знала, но Новосибирск был ближе, чем Тулун, и из Ленинграда на поезде мы поехали в Новосибирск. 

В Новосибирске мы за два года генеральский дом и баню построили. Потом воинскую часть строили. Сама и строила, сама и потом стала там работать.

В воинской части было десять складов холодного хранилища, а мы строили новый кирпичный теплый склад. Потом я работала приемщицей на складе: что привезли на склад, открывали, упаковывали, отправляли в Омск, Томск, Славгород. Воинская часть 55094 находилась в трех километрах от Новосибирска.

После войны из армии пришел двоюродный брат, он искал меня в Новосибирске, но не нашел. Вокруг воинской части была колючая проволока,  дежурили солдаты. В воинской части на складе я восемь лет работала, там и вышла замуж. Муж Леня служил там же, он из Башкирии. На фото внизу город Новосибирск, воинская часть №55094, Сусанна Хуттер с будущим мужем Леонидом.

[object Object]

 

В воинской части я родила сына Витю, мама еще живая была, она нянчилась с внуком. Когда сыну было два года, мама умерла, ей было пятьдесят семь лет. Потом пришлось уехать: некуда деваться, яслей нет, мне работать надо. Договорились с начальством и уехали обратно с мужем и с двухлетним сыном в Ленинград. На фото внизу город Новосибирск, 1957 год. Мама, Анна Матвеевна, с внуком. Вите 2 года. Через некоторое время мама умерла.

[object Object]

 

 

Из Новосибирска мы приехали обратно в Большое Манушкино. Тогда там жила тетя Катя, мамина младшая сестра, мы у нее остановились. Муж ее Семен пришёл с фронта, сын Иван уже большой был. А в войну тетя Катя с сыном жили в Красноярске, их вагон там оставили, после войны они вернулись в Большое Манушкино, мужик вернулся с войны.

Нашего дома в Манушкино не было, сгорел или разбомбили. Мы с мужем хотели к Семену на работу устраиваться в Невскую Дубровку. Там после войны был целлюлозный и лесопильный заводы. Но я говорю: «Я здесь не останусь, когда иду на гору, смотрю все время на Кронштадт, маяк видно». У меня осталось все в памяти на всю жизнь. Я бы не спала там, все время вспоминала бы, всю ночь думала бы о войне. Дом сгорел во время войны, нет у меня дома, а память о войне есть, всю ночь не спала бы.

 

Тетя Катя говорит мне: «Поезжай тогда к дяде Семену». Дядя Семен, мамин брат младший, жил около Ладожского озера, он там работал. Дядя Семен говорит: «Живите, барак я вам достал». Мы пошли из Манушкино к Ладожскому озеру. Там мои двоюродные сестры в яслях работали. Я тоже стала работать в яслях, сына поводили. Я там родила Тоню в 1960 году, когда она умерла, похоронила ее около Ладожского озера.

В Уфе у мужа моего, у Лени, три сестры жили - Тоня, Лена, Тамара. А мы жили около Ладожского озера. «Приезжайте сюда, приезжайте сюда», - все время приглашали они нас. В то время праздники были всегда. Сестры говорят: «Вот у нас два брата, Леня около Ладожского озера живет, а Вася в Кемерово. Не хотят они в Уфу».

Мы приехали в отпуск в 1963 году, и все, сестры оставили нас в Уфе. Мы сначала жили у Лены на квартире, они говорят: «Не тесно нам». В Нижегородке была Курьянова, начальник, она дала нам барак. В Уфе родилась Марина. Сын Виктор 1955 года, дочь Марина 1964 года. А между ними была Тоня, умерла маленькой.

Больше в Ленинград не ездили, никого родственников там сейчас нет. Муж пошел зарабатывать на квартиру, там его убили в командировке. Сейчас у меня есть внуки -  Денис и Алина.

 

[object Object]

[object Object]

 

 

Историю Сусанны Семеновны Юдиной записала волонтер Межгосударственной телерадиокомпании «Мир» Лиля Мифтахова, часть материалов предоставили Леонид Юлдашев и Максим Капитанов из Поискового отряда «Ватан» Башкирского государственного университета (БашГУ).