Раньше блокадников не считали героями....
Вспоминает Людмила Ивановна Ценева, город Нефтекамск.
Иван да Марья
Родители нашей героини занимались ликбезом в одной из ленинградских «школ грамоты». До войны была такая трудовая повинность для тех, кто маломальски умел читать и писать. Так познакомились Иван из Тамбовской области, да Марья – из Смоленской, и поженились.
Вплоть до начала Великой Отечественной войны Иван работал на ленинградском ипподроме жокеем, Марья - продавцом. Жили в Красном Селе под Ленинградом, а когда Иван ушел на фронт, его жена и трехлетняя дочка Людочка перебрались в центр города на улицу Марата, неподалеку от Невского проспекта. Для Ивана это был второй призыв, ранее он участвовал в советско-финской войне с 1939 по 1940 год.
«Я была счастливым и единственным ребенком в семье, у меня были и дедушка с бабушкой по маминой линии. Бабушка по дому хлопотала, дедушка вместе с папой работал на ипподроме – и за конюха, и за извозчика, и директора возил», - рассказывает Людмила Ивановна.
Когда началась война, мне шел четвертый год. Остались обрывочные воспоминания, или даже скорее впечатления. Например, черная маскировка на окнах - шторы, которые наглухо закрывали окна и не пропускали свет, чтобы немецкие бомбардировщики не видели цель. До сих пор помню звуки воздушной тревоги по радио перед началом бомбежек. Тогда мы сломя голову, в чем были, бежали прятаться в подвалы. Поэтому радио никогда не выключали.
Тело-крест
Во время блокады дедушка заболел, а когда он умер, бабушка хотела забрать тело из больницы и похоронить. Ее отправили в морг, мол, найдешь – забирай. Она туда зашла, вокруг трупы штабелями лежат, ей стало плохо, и она убежала. Так мы и не знаем, где похоронили дедушку. Скорее всего на Пискаревском кладбище. Всех умерших во время блокады свозили именно туда и хоронили в общих могилах.
Потом и саму бабушку направили работать в такую бригаду. Она вспоминала, как одна женщина на улице замерзла с раскинутыми руками. И когда ее тело спустили в ров-могилу, она оказалась на ногах и стала, как крест. Так ее и засыпали землей. Бабушка потом всю оставшуюся жизнь об этом вспоминала. Часто из нашего окна я наблюдала одну и ту же картину - по улицам ездят грузовики, в которые собирают и складывают трупы, словно дрова. А в небе висят аэростаты.
Понюхала, - что поела
У нас неподалеку была дача, где мама с бабушкой в самом начале войны собирали какой-никакой урожай и всякую зелень.
Однажды на обратном пути над нами стал кружить немецкий самолет. Да так низко, что мама даже разглядела его злые глаза. Он специально нас пугал, потом улетел. Почему не расстрелял, трудно сказать. Может боеприпасы закончились.
Больше мы на дачу не ходили. Не стало сил, да и незачем - на огороде и в его окрестностях уже ничего не росло, все выкопали. Пайки хлеба становились с каждым месяцем все меньше. Помню мой кусочек лежал в шкафу, я открою дверцу, посмотрю на него, а бабушка мне кричит: «Не ешь! Оставь на завтра!». Я его понюхаю, и послушно положу на место. Вроде уже и есть не хотелось.
«Кукла» в окошке
Мы жили в коммуналке, возможно до революции это была гимназия, потому что здание было необычное - трехэтажное, длинное, на каждом этаже сплошной коридор и много-много комнат. Окна выходили в коридор и на улицу. Жили в одной комнате впятером. Рядом стоял такой же дом.
Помню, как-то я посмотрела в окно напротив и закричала: «Мама посмотри, какая большая кукла стоит!». А это был труп девушки. Ее брат, когда она умерла, поставил тело возле окна, чтобы все думали, что сестра жива, и он мог получать по ее карточке хлеб. Многие так поступали, чтобы выжить.
Очень было жалко нашу кошку, которую соседи украли и съели. Бабушка потом ходила к ним ругаться, а они даже не отпирались, мол, раз сами не съели, это сделали мы. В городе и его окрестностях не осталось ни травинки, люди все собрали. Бабушка заболела цингой, у нее так распухали ноги, что становились похожими на слоновьи.
Гороховое счастье
Поскольку папа воевал на Ленинградском фронте, он мог приезжать домой на побывку, и как-то раз привез мне подарок - банку моченого гороха. Вот была радость! Я даже ходила хвастаться к соседям. Так он приезжал дважды. Последний раз долго носил меня на руках, целовал и плакал. Мне даже в какой-то момент это надоело. Наверное, папа чувствовал, что видит меня в последний раз. Потом пришла похоронка…
Смотрю, бабушка в слезах сидит на стуле, держит бумажку. Спрашиваю, почему плачешь? А она мне: «Нет больше у тебя папы, убили! Самый мой любимый зять погиб!». И давай рыдать.
Нас эвакуировали за месяц до снятия блокады, в декабре 1943 года. На Ладожском озере лед был уже прочный. Ехали, как по дороге. Прежде немцы, завидев с берега грузовики, сразу вылетали бомбить. Наши войска их сбивали. Но на этот раз мы благополучно проскочили. Это был конец блокады, и, видно, силы у фашистов уже были не те.
В Глазов к тетке
Тетка Анна - мамина родная сестра, ее муж работал в артиллерийском училище, и хорошо знал военное положение, потому загодя увез ее с сыном из Ленинграда в удмуртский город Глазов. Нас эвакуировали туда же, к родственникам. Жили в Глазове две семьи в одной комнате – тетка Анна с сыном, и нас трое. А куда деваться?
В Глазове немецкие военнопленные строили здание пединститута. Как-то иду я вдоль этой огороженной стройки, смотрю – немец стоит! Как давай на него кричать: «Ах, ты гад, моего папу убил!» Он на меня быстро взглянул и отвернулся. Мне было тогда лет семь.
Мы часто бегали на железнодорожную станцию встречать военные эшелоны с солдатами. Каждый проходящий такой состав сопровождался детскими криками: « Мой папа едет!» Конечно, моего папы там не было, Иван Иванович Ведешин погиб в сентябре 1944 года. Но очень хотелось верить, что он ехал в одном из этих поездов.
Саша из Башкирии
В Глазове я окончила школу, потом - педучилище в городе Можга, и меня направили работать в удмуртское село Новые Зятцы, где я встретила своего будущего мужа Александра Сергеевича Ценёва, (друзья называли его наш Пушкин). Саша был родом из Башкирии. Я - учительница начальных классов, он - историк. Поженились и уехали в село Саклово Краснокамского района к его родителям, которые были уже в преклонном возрасте. Тогда уже начали строить город Нефтекамск, куда мы потом переехали. Мама осталась в Глазове, она второй раз вышла замуж, у нее появились дети. И мы уже мало общались, у каждого своя семья, работа.
Особого внимания на судьбы блокадников тогда не обращали. И со временем из памяти многие подробности стерлись. Разговоров в семье на эту тему тоже не вели. Героями были те, кто воевал, а мы же просто голодали, как и вся страна. В 1990 году мама поехала в Ленинград, в архиве ей выдали справку и значок блокадника, она мне такой же привезла. Всю жизнь я проработала в нефтекамской школе преподавателем начальных классов. Воспитали с мужем двоих детей. Сын Сергей работает инженером-конструктором на заводе, дочь Наталья – логопед. А еще у меня есть внуки – Наталья и Глеб, и правнучки – Камила и Омелия.
Папа – настоящий разведчик
Сегодня на месте нашего ленинградского дома в построили океанариум. А мой папа, оказывается, был разведчиком. Мы о нем ничего не знали, пока два года назад моя дочь Наталья не стала собирать материалы. В 1944 году из Ленинградского фронта Нарвского направления его переправили на Прибалтийский фронт. Надо искать, какой путь прошла дивизия, куда ее передислоцировали. Знаем, что он был ранен, что за участие в боевых операциях был награжден Орденом Славы 3-й степени, и Орденом Красной Звезды.
В одном из наградных листов написано, что «…старшина Ведешин в ночь с 24 на 25 августа 1944 года, действуя со своей группой в районе города Эльва, обнаружил сосредоточение немецких самоходных орудий на высоте…, готовившихся контратаковать наши части, о чем поставил своевременно командование дивизии в известность, благодаря чему немецкая контратака была сорвана».
И дальше подчеркнуто красным карандашом: «Действуя со своей группой, сам уничтожил 5 немцев и захватил одного в плен, который дал ценные сведения». Подпись – командир 76 отделения разведроты, лейтенант Клименко. 26 августа 1944 года.
А в похоронке сказано, что Иван Ведешин убит 9 сентября 1944 года, сражаясь в боях с немецкими захватчиками и похоронен в Эстонии, возле озера Вырт Ярве, но где именно пока не знаем.
Нэдда Пухарева, Лилия Мифтахова
Фото Булат Гайнетдинов
