Вспоминает Ишмухаметов Лябиб, Уфа

Я, Ишмухаметов Лябиб Набиевич - сын летчика морской авиации Северного Флота Ишмухаметова Набия Миниахметовича. Папа был из маленькой деревушки Яшкеево Чишминского района. Его взяли с военкомата из Чишмов в армию на Финскую войну, потом он остался в Ленинграде, где его стали обучать на летчика.

Мама – Сахабутдинова Зяйнаб Садриевна, 1914 года рождения. Еще после революции, когда маме было 17 лет, ее отправили бесплатно учиться из Уфы в Ленинград. В то время кадры нужны были, по торговле она выучилась там года три. Ей Ленинград очень понравился, но мама вернулась в Уфу по работе. 

Потом папа приехал в отпуск в Уфу и женился на моей матери. Когда он предложил ей замужество и переезд, она не задумываясь согласилась. Говорит, Ленинград мне очень понравился, будем там жить. Серьезно, настолько ей хотелось быть там. И они уехали, жили на Васильеостровском, улица Наличная, дом 31, квартира 39. 

Так как отец был офицером, ему по службе все время надо было быть в части. Когда мама была беременная, он отвез ее в санаторий в соседний город Сестрорецк, недалеко от Ленинграда. Этот Сестрорецк был в то время домом отдыха для военных. Я там родился в 1938 году,  первый ребенок.

Мама вспоминала: «Я просила, просила, чтобы тебе написали, что ты в Ленинграде родился». Нет, не стали, сказали: «Где родился, там и запишем». 

В 1941 году родился братишка Наиль. Началась война и голодовка, 125 граммов эрзац-хлеба. 

Мама говорила: «Когда началась война, ему было где-то шесть месяцев. Я тебе хлеб давала, как конфетку, говорила, соси, только под язык клади и соси,  но не ешь. А младшему давали рисовый отвар». Молока у матери от голода не было. Ну что с рисового отвара, мальчик и умер через какое-то время, в 1941-ом году.

Мама говорила, что когда братишка умер, она не стала доказывать его смерть кому-то. В доме, где мы жили, было очень много свободных комнат, ведь люди уже поуезжали. И на какое-то время она завернула Наильку и оставила в одной из соседних комнат, а это время на него получала рисовый отвар. Она говорила: «Если бы не он, мы бы все без этого рисового отвара умерли бы с голоду». 

Она рассказывала и то, как хоронила братишку: заказала у дворника дяди Васи маленький гробик, положила его на саночки и повезла к большой яме - кладбищу. Говорит, взяла кусок мыла похоронщикам и сказала: «Вот вам кусок мыла, пожалуйста, вы его с гробиком положите». «Мать, не беспокойся, не беспокойся, все будет сделано», - отвечали они. Кусок мыла взяли, гробик открыли, с гробика тело в кучу кинули, а гробик в костер, греться - дерево же. 

Больше в Ленинграде родственников не было, я по крайней мере не знаю. Был младший брат отца – Галиахмет Миниахметович Ишмухаметов. Тоже служил или воевал, так он без вести пропал. Его при своей жизни и папа искал, и не нашли его. Без вести пропал в Ленинграде или под Ленинградом, этого я не знаю.

 Мама много не рассказывала о Блокаде, она начинала плакать. Я пытался несколько раз разговорить ее, но она мало чем делилась. Вспоминала, как зимой разбомбили продовольственные Бадаевские склады, и там продавали землю с песком спекшуюся. Она вынесла оттуда кусок, процедила через воду и давала пить эту сладкую воду. 

Наш дом назывался пятиэтажный дом военлетов, то есть военных летчиков. До 1943 года, пока блокаду не прорвали, мы жили там.

_Мать Лябиба проживала в Ленинграде по 13.02.1942 г. по эвакуационному удостоверению дата отъезда 04.02.1942 г_. 

По рассказам матери помню еще кое-что. Была зима, блокаду еще не прорвали, видимо,  до прорыва было немножко. Я помню, как мы ехали в каком-то кузове, и я от холода расплакался, просил: «Давай меня к водителю, там теплее». В кабину хотел. По какой-то причине, по нужде или что, они остановились и не поленились же, удовлетворили мою просьбу, открыли, а в кабине одни груднички лежат. Вот, говорят, они маленькие, а ты просишься, плачешь, а тебе уже пять лет. Я вернулся обратно в кузов, терпел. 

Она потом вспоминала: «Когда выбрались на землю через Ладожское озеро, я постелила тебе отцовскую шубу и пошла искать хоть кружку кипятка.  Когда прихожу, гляжу - сидишь ты не земле почти голый». Я и сам этот момент помню: сижу, замерзший, и вдруг кто-то так «ширк» - выхватил из под спины у меня мех и посадил на снег. Представляете, позарились на шубу. Мать так расстроилась, когда увидела, но что с меня взять, я же ребенок был...

Рассказывала мать, что в первой партии отправляли из Ленинграда много семей с детьми. На машинах в город привозили питание: муку, сахар, мясо, а оттуда вывозили матерей и детей. Однажды десять или пятнадцать таких машин разбомбили. Все ушли под лед на Ладожском озере. Мама говорила:  «Наше счастье, что мы не попали в одну кучу с ними». 

Эти машины увидел самолет-разведчик, «рама» назывался, летал все время, наблюдал и сообщал. Как машин 10-12 появится, то бомбили, а за две-три машины они, говорит, самолет не поднимали. Почему? Потому что холод, волокиты много, самолеты надо разогреть. В то время не было еще летней или зимней смазки, какая-то одна смазка была, хоть немцы и передовые были в этом деле. 

Из Ленинграда мы вырвались на эвакуационном эшелоне. Ехали месяца два, ели так, чтобы не умереть, но хоть были теплушки, солома и печка-буржуйка. В результате приехали в Уфу со стороны Челябинска, а не со стороны Ленинграда. В Уфе жил мой дедушка, мамин папа, и две ее сестры - Фаина и Гульсум-Апа на улице Тукаева, 24. 

В Уфе мама начала где-то работать. Мы жили тремя семьями: три сестры, у каждой по два ребенка, и только я один. В 1945 году мать приболела воспалением легких, лечилась у родных в Кушнаренковском районе, выздоровела. Тогда папа отвез меня к бабушке в деревню, как бы забрал к себе. Об отце знаю, что он ушел в деревне к учительнице лет на 13 - 14 моложе себя. Он же был еще офицер,  в чине капитана служил. Потом эту женщину увез в Ленинград, она родила ему пятерых детей. Потом отца сбили, он был контужен, а я как старший ребенок, ухаживал за остальными детьми. 

Мама тоже уехала в Ленинград, вышла там замуж, работала кассиром в войсковой части, пока их не перебазировали в Балтийск Калининградской области. Там у нее еще родились двойняшки. В тот момент она подала на алименты, и меня отправили к ней - опять к двоим детям, с которыми надо было нянчиться. Позже мы вернулись опять в Уфу, где я окончил семилетку в школе № 35. 

В 16 лет отец устроил меня помощником комбайнера в Чишминском районе, МТС. Оттуда я взял направление, и в 17 лет меня приняли в Давлекановское училище механизации сельского хозяйства. Через год нас загрузили в два вагона на 120 человек, и из этого училища отправили на целину. Мы приехали в зерносовхоз имени Фурманова, где голая степь. Но ничего, работали, я трактором ДТ-54 целину пахал, потом комбайном управлял, прицепные таскал. Выучился там пока суть да дело на шофера, четыре года проработал. С «Востокнефтепроводстрой» строил газопровод «Бухара - Урал».

Потом приехал в Уфу. Куда-то нужно было идти работать, и я пошел в 1225-й автобусный парк, меня там приняли на управление автобусом «Свердлов-Дема». Год проработал, но не понравилось: машина была старая, автобусов не было. В 1968 году уволился оттуда и работал с тех пор в аэропорту Уфы. Отработал там 35 лет. Сейчас у меня двое детей - дочь и сын, две внучки. 

- А они знали, что вы блокадник Ленинграда? 

Сначала не знали, не рассказывал я. Каким-то образом в разговоре обо мне узнал друг Гареев Наиль, с которым мы вместе работали. Вся его семья: отец, мать, сестры - перенесли блокаду. А он работал бортмехаником на Ту-124. Он как узнал, что я жил в блокаду, говорит, иди в Собес, получай документы. Я собрал все, оформил, отправили документы в Ленинград, и в 1998 году оттуда мне прислали удостоверение блокадника.