Вспоминает Екатерина Гуськова (Фогельгезанг), Уфа

Благородное семейство

Семью коренных жителей Ленинградской области  Фогельгезанг  не просто эвакуировали в конце апреля 1943 года. «Нас выселили из села Мурино, как преступников», - именно так характеризует этот момент Екатерина Петровна Гуськова, ныне жительница села Приютово Белебеевского района. Ей было шесть лет, когда началась война.

- У нас было очень крепкое хозяйство, мои родители немецкого происхождения, мама – Христина Керенг( в девичестве), имела непростые корни, - продолжила воспоминания Екатерина Петровна. - Помню, у нас был просторный дом, старинная мебель, сервизы. При этом все мы с детства привыкли работать. Никто не сидел сложа руки. Нужно было полоть огород, ухаживать за скотиной, курами.  Папа работал на скотобойне, мама вела хозяйство, воспитывала семерых детей. Правда, самый младший Шурик в самом начале войны умер, не дожив и до года. Так нас осталось шестеро – братья Петр (1920 г.р.), Федор (1923 г.р.), и сестры Валентина (1926 г.р.), Евгения (1927 г.р.), Мария (1933 г.р.), и я (1934 г.р.), самая младшая.

Нехорошая национальность

- Как-то раз прибежал папин племянник, он работал в какой-то конторе. «Тетя Христина, давайте сменим фамилию, иначе мы все погибнем, у меня есть информация», - сообщил он маме.  «Нет, Петенька, я свою фамилию менять не буду», - категорически отказалась она.  На следующий день он не вернулся с работы, исчез. В конторе родным  ничего вразумительного не сказали.  А через некоторое время пропал и наш папа. Был 1941-й год. Потом до нас дошла информация, будто его и еще нескольких рабочих, тоже «иностранцев», чуть ли не живьем закопали во дворе скотобойни. Спецслужбы не устраивало наше немецкое происхождение.

Когда папы не стало, мама перебивалась тем, что продавала молоко и овощи с огорода.

Умирали бедные

- Почти все наши соседи умерли. В первую очередь те, кто победнее. Некоторые даже на свой огород не выходили. Они и до войны-то плохонько жили, вот и погибли от голода. Мы же все, как муравьи, день и ночь возились: хворост собирали, траву дергали, корешки всякие выкапывали, воду таскали. Я и сейчас без дела не могу сидеть. Только вот тяжело ходить стало, ноги болят. Но все равно хлопочу. Все самой хочется сделать, как мне надо.

Вам корова не нужна

- Однажды вечером, в конце февраля 1943 года, к нам пришли какие-то люди и забрали корову. Мама начала плакать, чем теперь кормить шестерых детей? В ответ ей заявили, что утром нас эвакуируют и корова нам не нужна. Обещали, что по месту прибытия нам дадут все необходимое. Какое там!

Всю ночь собирались. Для каждого мама приготовила мешок с вещами и едой, наварила ведро картошки. Наутро все собрались на станции Девяткино. Вдруг мама спохватилась, что забыла что-то дома и попросила Федю, чтобы он сбегал, принес.  Нести было нечего, за это короткое время все вещи из нашего дома уже успели растащить.

Едва не стали сиротами

- Переправлялись через Ладогу, толкотня, народу много.  Пока нас, шестерых детей, с вещами в грузовик усадили, маме места не досталось. Ее попытались посадить в другую машину, но она в отчаянии начала истошно кричать, и изо всех сил цепляться за борт кузова. Какие-то мужчины схватили ее за руки и втащили наверх. Как уж она там поместилась, не представляю. Только мы отъехали от берега, как  та машина, в которую пытались отослать маму, ушла под лед. Тут у нее вообще началась истерика. Лед трещал, наш водитель  старался ехать по краю, и  как-то умудрился проскочить. Очень было страшно. С той поры у мамы стало болеть сердце.

Был эшелон, остался вагон

- Затем нас - немцев и финнов, погрузили в эшелон. Ехали долго. Мама практически ничего не ела в дороге - такое горе! Отца убили, хозяйство отняли, с такой кучей детей отправили без денег и имущества в чужой край.

Из всего эшелона до Сибири доехал один вагон. Остальные по дороге умерли. Едва  наш товарняк останавливался, из него начинали выгружать тела, иногда  прямо голыми, видно, вещи были хорошие. Кто-то из сердобольных прикрывал трупы тряпками, зрелище ужасное - по обе стороны железной дороги вся насыпь была покрыта умершими.

В вагоне мама сразу выбрала место возле двери, чтобы хоть какой-то воздух поступал из щелей. Нас же наглухо закрывали. Везли, как заключенных. Выжили потому, что хватило еды, которую собрали в дорогу.

Из сарая в сарай

- Когда через месяц мы прибыли в Сибирь, в село Черная речка Красноярского края, нам никаких вещей не дали. Сказали, вот кто у вас забирал, те пусть и отдают.  Нас нигде не принимали, никому мы не были нужны. Поселили на скотном дворе вместе с остальными эвакуированными. Мы расчистили место от навоза и распределились по углам, спали на мешках.

Так и переселяли нас с места на место. Где только не жили - в сарае, в заброшенном клубе. Затем всех скопом, шесть семей, определили в заброшенный дом на краю села Зеленичино. Помню, местные приходили на нас посмотреть. Каждый приносил немного еды -  кусочек хлеба,  картошину,  свеколку. Выжили благодаря добрым людям.

Затем взрослых и старших детей  отправили на пихтовый завод. Они рубили ветки, варили их в котле, полученное масло отправлялось на фронт. Нам, маленьким,  принесли ворох пряжи, норма на нашу семью – связать 33 пары носков, рукавиц, сколько-то шарфов,  уже не помню, и свитеров. Вязали с утра до ночи. Часто ложились спать голодными. Когда у нас принимали работу, вещи взвешивали,  чтобы мы ничего не утаили. Хотя нам это и в голову не приходило.

Жадная буфетчица

- Потом старших детей отправили на трудовой фронт - Федю в Бугуруслан, Валю - в Октябрьский, сюда в Башкирию, Женю - в Нижний Тагил, а Марию, меня и маму отвезли снова в Черную речку. 

В школу мы с Марией пошли поздно, некогда было. Всем на перемене давали четверть хлеба, кроме нас, мы же немцы, враги. Если я пыталась собрать крошки со стола, буфетчица била меня щеткой по рукам. Зато две девочки-одноклассницы Нина Моторина и Галя Синицина нам с Марией от своих краюшек отламывали по кусочку. Мы хлеб водой из колодца запивали - единственная еда за весь день.

 У меня от студеной колодезной воды  вечно губы были обветренные, и оттого красные. Одна из учительниц  раз меня подзывает, мол, чего это ты губы накрасила?  И давай тряпкой тереть, а из воспаленных губ кровь, как хлынет…

Еще учительница по немецкому языку  нас постоянно  обижала. Мучились мы с этим немецким! А она каждый урок нас первыми вызывала: «Ну-ка,  Фогельгезанг - к доске!».  Мы с Марией ничего не знаем. Из школы прибежим, портфели бросим, и бегом за водой, за дровами. Несколько ходок сделаем, а печка уже прогорела и снова за дровами надо ехать. Какие уж тут уроки! Маме тоже некогда было с нами возиться.

Иногда нам перепадал кусочек жмыха. Мы его на печке высушим, разделим. За щеку положим, чуток пососем, и в карман, до следующего раза. Так целую неделю. Никакой гигиены, и ведь не болели.

Босиком на экзамен нельзя!

- Восемь классов  окончили, надо экзамены сдавать, а у нас обуви нет. Босиком не пускают. Что делать? Уговорили соседку тетю Лиду одолжить нам туфли. За это мы ей огород вскопали. После экзаменов туфли возвращали и за лопату.

Дальше учиться немцам было запрещено. Жили под роспись - взрослые и дети  утром и вечером ходили в сельсовет  и в специальной книжке ставили свои каракули. Уехать без ведома властей нельзя. Куда устроишься без образования? Пошли с Марией торговать.

Место жительства – койка

- После смерти Сталина мы уже могли ехать, куда хотели. Мария уехала в Новокузнецк, там вышла замуж, устроилась  продавцом. Мне же не нравилась эта профессия.

С мамой уехали к Феде, который перевелся из Бугуруслана в Приютово и работал на Шкаповском месторождении. Просилась к нему на работу, но он отказал: «Куда я тебя возьму, ты же необразованная!».

Устроилась в магазин, дали койку в общежитии, на ней мы с мамой и жили. Потом нам комнату дали в коммуналке.

У меня не было аттестата, потому что  учеба в девятом классе была платной. Тогда денег не было. Окончила вечернюю школу, когда у меня уже было двое детей. Училась хорошо, с первого раза поступила в  приютовский филиал нефтяного института на факультет «Электрооборудование нефтяных и газовых скважин». Работала обмотчицей в электромонтажном цехе. Потом директор учебного комбината взял меня мастером производственного обучения, откуда я и ушла на пенсию.

Говорила мама мне…

- Мама умерла в 63 года. Сердце. Про блокаду и войну она ничего не рассказывала, не до разговоров было, постоянно работали-работали…

Вышла замуж. Мама сразу не одобрила мой выбор. А я ее не послушала. В итоге семья как-то не сложилась, отношение к немцам было по-прежнему не очень хорошим. Даже в собственной семье. Развелась.  Решила, что мне не нужны никакие мужья.  Воспитывала сыновей одна. Хорошие дети получились. У меня уже и правнуки есть!

Есть  научила подруга

- Я только в сорок лет поняла, что надо кушать.  Есть разучилась. Однажды уже в Приютово ко мне подружка пришла, я стираю белье. Мне плохо, всю трясет. Она спрашивает: «Кать, что с тобой, ты ела сегодня?»  «Нет, - отвечаю, - я никогда не ем». «А у тебя еда есть?»  «Конечно, вон, в холодильнике».  «Так ты чаю-то попей с бутербродом!»  Я попила и мне сразу легче стало. С тех пор начала кушать. До этого не понимала, что такое завтрак, обед, ужин. Ела в лучшем случае один раз в день. И наряжаться я так и не научилась…

Текст: Нэдда ПУХАРЕВА

Фото: Булата ГАЙНЕТДИНОВА