Соседка умерла, отравившись трупным ядом

Осенью 8 сентября 1941г. началась Блокада Ленинграда. Немцы заслали в наш город диверсантов, которые сожгли склады продовольствия. Я помню такой случай, подтверждавший то, что в Ленинграде были диверсанты. Напротив нашего дома был госпиталь. Я вышла на улицу и увидела у себя над головой немецкие самолеты. В моем сознании не осталось страха. Я лишь запомнила, что из одного дома кто-то, светя фонариком на госпиталь, сигналил. Так началась блокада. Я жила в многодетной семье, нас было семеро. Мама и папа работали преподавателями. Когда начиналась блокада, мне было 11 лет, младшему брату - полтора года, старшей сестре - восемнадцать лет. Отец с первого дня ушел в армию, маму мобилизовали на окопы. Наша семья жила в пригороде. Школу, находившуюся рядом с домом, заняли под госпиталь, а в нашей квартире находился штаб госпиталя. Вся наша семья, 8 человек, спала в одной маленькой комнатушке. Вот так и жили. Продовольствия было мало, и еда была плохая. До войны мама готовила нам чечевицу, и мы ели её с неохотой. Но когда начался голод, мы быстро доели и её. Было очень тяжело (с едой и вообще). Люди ели студень из мертвечины, крыс, кошек. Но у нас была большая собака. Братья зарезали её, и мы этим некоторое время кормились. Началась зима, мама была уже на окопах. А нас, детей, забрали в детский дом. Возраст детей от 6 и до 14 лет. На моих глазах умирали девочки. Нас в комнате было человек десять. У меня осталось в памяти, что все девочки были обриты и худощавы. Но человек ко всему привыкает, и мы привыкли. Был такой случай, когда мать приезжала к 6-летней девочке и кормила ее студнем, купленным на базаре. Потом приехал отец, девочке стало плохо. Видимо, студень был из мертвечины, и произошло отравление трупным ядом. Отец плакал, умолял медсестер спасти его дочку. Но не смогли, девочка умерла. В детском доме хлеб взвешивали на весах, буквально считали каждую крошку. Норма хлеба - 125 граммов. У работающих - чуть больше. По виду хлеб был размером со спичечный коробок небольшой, но тяжёлый (муки очень мало). Когда мама была дома, она давала нам хлеб, полученный по карточкам. Можно сразу съесть, а можно разделить на весь день. Один раз мальчики залезли в кладовку, которая всегда закрывалась на замок. И вот пришла завхоз и сказала, что у нас украли брусок масла и хлеба. Кладовку вскрыли четырнадцатилетние мальчишки. Это все узнали, когда они наелись. Но они не успели съесть все, часть хлеба и масла они завернули в полотенце и спрятали под крыльцо. Судить мальчиков предоставили нам, детям. Решили отправить их в техническое училище (ФЗО). Голод заставлял людей идти на необдуманные поступки, а порой и на преступления. Несмотря на войну, мы жили в детском доме нормально. Но нам приходилось много работать. Бывало, сидишь ночью, чистишь на всех огромный чан картошки, а утром идешь в школу. У нас в детском доме были опекуны из воинской части. Мы собирались в коридоре, где происходили многие важные события. Как-то пришел к нам офицер, чтобы расказать об оружии, пояснить принцип его действия. Затем решил показать, как заряжается и стреляет винтовка. Раздался выстрел, пуля пролетела мимо меня, в мальчика, прошла через него и ударилась об стенку. Мальчик очень сильно плакал и говорил «РЕБЯТА, Я ТАК ЖИТЬ ХОЧУ!» Но его не спасли. Офицера отправили в штрафную роту. Помню, как весной 1943 года собирали листочки. У каждого был свой спичечный коробок. Клали в него соль, перец, тмин. Собранные листочки макали в эти приправы и ели. На вкус как огурец. А наша воспитательница готовила салат из одуванчиков. Когда проложили дорогу по Ладожскому озеру, в марте 1942 года отправили первую партию из детского дома на Кавказ. В это время на Кавказе уже были немцы, и эвакуированные дети попали в оккупацию к немцам. Когда я приехала в 1945 году в Ленинград, я встретила бывших детдомовцев, и они рассказали мне, что все наши ребята, попавшие на Кавказ, разбрелись среди населения, кто-то сам выживал, кого-то приютило местные. Первая эвакуация была неудачной. Осенью 1942 года эвакуировали вторую партию детей, среди них оказалась и я. Шел дождь нас везли на берег Ладожского озера и там сажали в военные катера. На другом берегу озера нас ждали грузовики. Когда нас погрузили в кузов, мы услышали взрывы. Водитель нас успокаивал и говорил, что это «камни рвут». Вдоль дороги было много вещей: чемоданы, сумки и мешки, но их не погрузили, потому что немцы были рядом, и надо было спешить. Поездом мы добрались благополучно. В вагоне нам принесли целый таз каши на всех, но сразу нельзя было много есть. Затем нас посадили на пароход, и мы ехали до Мурома, а там нас уже ждали на телегах. Привезли нас в село и поместили в переделанную церковь. Раньше много храмов и церквей использовали для таких помещений и лишь, потом их стали восстанавливать. Все картины и иконы были замалеваны. Спали мы на турчанках, таком деревянном настиле с подушками и соломой. Проход между двумя кроватями был маленький. Но потом нас переселили в другое здание. Это было одноэтажное здание. В нашем детском доме было самообслуживание. Мы ходили на поля, собирали колосья, выращивали капусту, сами ее солили. В коридоре стоял огромный чан, и мы в нем капусту утаптывали. Но снабжение едой в детском доме было хорошее. Мы жили лучше, чем местные жители. На Новый год мы устраивали карнавал. Местные дети заглядывали к нам в окна - для них было диво: ёлка, наряды, которые мы сами себе шили. После эвакуации в июле 1945г. в теплушках, военных вагонах, мы вернулись домой, в Ленинград. Было такое счастье, что победа, что мы живы, что теперь все будет хорошо. Мама стала преподавать, а папа не работал с 1944 года, так как вернулся инвалидом и получал 300 рублей. Восемнадцатилетний брат был в армии. Старшая сестра и я поступили в техникум. Я закончила его в 1949 году. В 1948 году до защиты дипломной работы самых лучших из нас отбирало Министерство среднего машиностроения. Из группы отобрали 12 человек. В 1950 году я была в Москве и видела все правительство. В этом же году в июле я приехала работать в Озерск и проработала на 23-м заводе 57 лет. Вспоминаю сейчас те годы и снова не перестаю удивляться, что люди находили мужество организовать детей и создать условия для них, как бы невыносимо тяжело не было. И какой патриотизм был у ребят. 18-летние парнишки шли в Кронштадт ( Кронштадт - это пост защиты Ленинграда ), зная, что, скорее всего, не вернутся. Но страшнее было отсидеться за чужими спинами и ничего не сделать для победы. Мало кто вернулся. Вечная им память! Удивительно скромные люди, блокадные ленинградцы. Они восхищаются мужеством своих земляков, соотечественников, совершенно не задумываясь о том, что они сами настоящие герои. Ведь пройти такие испытания и сохранить в себе душу – это тоже мужество.