Бабушкины дрова нас спасли

Петроградская сторона – один из самых старых районов Ленинграда, отсюда пошли первые улицы города. И здесь, на улице Шамшева мы жили в дружной коммунальной квартире. Мама была учительницей, историю города знала хорошо. Она рассказывала, что наша улица была названа так по фамилии хозяина местного питейного заведения. Это название до сих пор сохранилось. Довоенная жизнь у нас, ребят с Петроградской стороны, была очень интересной. Недалеко от нас был огромный кинотеатр «Великан», парк с американскими горками, театр имени Ленинского Комсомола, зоопарк. Школа, в которой я училась, тоже была рядом. Когда началась война, мне было 15 лет, я только что окончила 7 классов и собиралась поступать в техникум. Но все планы рухнули в одночасье. За несколько месяцев до войны умер мой папа, и мы остались с мамой, сестрой Ниной и ее маленькой дочкой. Моего младшего братишку эвакуировали с детским садом. Начались бомбежки. Кроме тяжелых авиабомб и снарядов, на город летели зажигательные бомбы, поэтому на крышах постоянно дежурили, а на чердаках стояли ящики с песком. Первую бомбежку я увидела и прочувствовала, когда во время такого дежурства находилась на крыше нашего дома. В сентябре маму отправили рыть окопы, строить оборонительные сооружения. А мы с сестрой пошли в магазин за продуктами, там уже ничего не было, кроме ячневой и перловой крупы, продовольственные склады сгорели. А вскоре в магазинах остались только пустые полки. Начался страшный голод, хлеба давали всего 125 грамм. Я первая в семье заболела от голода, не могла даже встать с кровати. Мама тоже еле ходила. Сестра моя была покрепче, она укутывала маму в одеяло, сажала на санки и везла ее на работу в механическую мастерскую. А я оставалась дома одна. Потом они возвращались с работы и первым делом проверяли, жива я или нет. Но мама меня выходила, если бы не она, я, думаю, не выжила бы. Так я пролежала всю зиму. Отопления, конечно, не было, а достать дрова было практически невозможно. Нас очень выручала бабушка: она жила на Каменном острове, есть такой район в Ленинграде, мимо ее дома по Неве шли баржи с бревнами, и часто бревна плавали в воде. И бабушка, хотя ей было уже больше 80 лет, из последних сил цепляла багром бревно и вытаскивала на берег. Так что бабушкины дрова нас спасали. Та первая блокадная зима 1941г. была самая тяжелая. Бабушка умерла, следом за ней моя племянница и тетя. Главной опорой семьи стала старшая сестра. Она все время выменивала на продукты что-нибудь из вещей. Наступил март, хлеба немножко прибавили. Город стали очищать, чтобы не было эпидемии. Ни водопровод, ни канализация не работали, и всюду на улицах, на трамвайных путях, на льду Невы лежали трупы людей. Все это надо было вывозить. И мама сказала: «Вставай! Пойдешь чистить двор». И я целую ночь проплакала: «Как я пойду? Я лом держать не могу, я ходить не могу». За 200 грамм хлеба мне купили рыженькие валенки, одели меня и сказали: «Как сможешь, но надо помочь». А во дворе как раз чистили люки, и я в этих валенках в люк провалилась. Пальто спасло, смягчило удар. Меня принесли домой, и я несколько дней не ходила. Когда меня выходили, поставили на ноги, мама сказала: «За хлебом будешь ходить, а довесок твой». И так я потихоньку поправилась. В марте я встала, а в июне уже пошла на работу на военный завод, мне еще не было 16-ти лет. Он назывался Завод револьверных станков и автоматов. Там и сестра моя работала, и моя подружка. Мы делали снаряды. Меня поставили на фрезерный станок, на третью операцию. Снаряд весил 23-24 килограмма. А я маленькая, худенькая, бывало, чтобы снаряд поднять, сначала укладывала его на живот, потом вставала на цыпочки, на фрезерный станок ставила, потом заверну, проработаю, потом опять на живот и обратно. Норма за смену была 240 снарядов. Вся куртка на животе у меня была рваная. Сначала, конечно, было очень тяжело, а потом я их швыряла как картошку и делала тысячу снарядов за смену. Смена была 12 часов. Домой шли грязные, мыться было негде. В 1943 году меня наградили медалью «За оборону Ленинграда». На этом заводе я проработала семь с половиной лет. Тем, кто работал на заводе, хлеба давали 700 грамм, чтобы такую тяжелую физическую работу выполнять, силы были нужны. Чуть позже стали желудочникам давать белый хлеб. Однажды меня обманули, пообещали белого хлеба и выманили все карточки. В результате - ни хлеба, ни карточек. Когда стали работать бани, я свою обидчицу увидела там и узнала, она меня тоже. Не скрою, огромное желание было облить ее кипятком, да она убежала. У меня был такой случай. Я только что получила хлеб по карточкам, один целый кусок и довесок, а неподалеку стоял очень худой, высокий парень, он схватил этот довесок, быстро сунул его в рот и с жадностью стал жевать. Люди, стоявшие в очереди, накинулись на него, но я сказала: «Оставьте, пускай ест». Так что, всякое бывало, и не у всех хватало сил выносить голод. Денег в те годы мы и не видели. Однажды меня вызвали к начальнику и сказали, что я могу получить аванс. А я и слова такого не знала, но получила пачку денег сто рублей рублями. Счастливая и довольная я побежала домой. Тогда кое-где уже давали свет, мама сидела за столом, над которым горел абажур, я с гордостью положила эти деньги перед ней, а она заплакала. Зимой 1943 года блокаду прорвали, а еще через год город был освобожден полностью. Мы всегда верили в победу, даже тени сомнения не было, вера и сил придавала. А когда пришла весть о победе, директор нашего завода по фамилии Хижняк, отпустил нас всех домой. Гуляли на площади Урицкого, теперь она называется Дворцовая. Весна, солнце, я в крепдешиновом платье, счастье было - словами не передать! Там, на Дворцовой площади я ближе познакомились со своим будущим мужем. Мы видели друг друга до этого, на одном заводе работали, но только здоровались. Стали встречаться, полюбили друг друга, и после войны поженились. Руки у него были золотые, станки знал очень хорошо, все умел. Когда его в 1947 году на Урал направили, начальник вызвал меня и отговаривал ехать за ним, говорил: «Оставайся, ведь не вернешься потом оттуда, а если останешься, он все равно к тебе приедет». Но молодость все решает по-своему. В ботиках и шляпке подалась в неизвестность, так здесь и осталась. Работала на заводе в КИПе. Все могу сама, да вот ноги не ходят. Муж мой давно умер, живу одна. Кому старики нужны…