Аферистов в блокаду было много!

В конце июня детей из Ленинграда начали эвакуировать. Два брата были эвакуированы со школой, а младший — с детским садиком. Эвакуировали в Боровичи и Гаравалдай, но немцы начали бомбить эти пункты до того как сосредоточились на Ленинграде, и родители бросились за детьми. Бомбили эшелоны, очень много детей и родителей погибло. Но маме повезло, и она благополучно привезла братьев в Ленинград. Пока она ездила, папу призвали в армию, и я проводила его на фронт. Он до войны работал в Ленинградском педагогическом институте им. Покровского и его как работника очень ценили; после его призыва институт оказывал нам всяческую помощь. Наш дом в Озерках заняла воинская часть, а нам во флигеле при институте дали комнату, (8 кв.м.), в которой была плита; мы и обогревались ею, и готовили на ней. Мама ездила на поля совхозов под Ленинградом и собирала зеленые капустные листья, оставшиеся от снятой капусты, и насолила их целую бочку. Мы из нее варили щи и пекли с отрубями лепешки. А отруби нам давал институт. В помещении института был всеобуч. Меня в 15-ть лет приняли на работу препаратором кафедры физики, а тринадцатилетнего брата — истопником. Он носил к печкам вязанки дров, из-под которых его и видно не было. Мама тоже работала в институте. Это нас и спасло — было две рабочих карточки, еще одна служащая, а также капуста с отрубями и тепло в комнате. Мы были членами унитарной команды. Дежурили на чердаке, на крыше, сбрасывали «зажигалки» и тушили их, а они сыпались, как горох. Бомбежки были бесконечные. Передадут отбой воздушной тревоги — и снова сигнал тревоги. Иногда люди и спали в бомбоубежище, а иногда и вовсе не ходили в него. Мы помогали закладывать окна кирпичами, ведь город готовился к уличным боям. Но нам не было страшно, ведь мы защищали свой родной Ленинград. Самыми тяжелыми месяцами были декабрь, январь и февраль 1941-1942 года, когда и карточки полностью не отоваривались. В это время к нам приходила аферистка. Их тогда было много, по радио все время призывали к бдительности. Папа в это время был в Ленинграде, в батальоне выздоравливающих после ранения, он часто приходил домой. В тот момент как раз выдали продукты на 10 дней, а накануне случился артобстрел Петроградской стороны. Как мы потом узнали — эта женщина вошла в вестибюль института, и у дежурной спросила, живут ли у них семьи военнослужащих. Дежурная ответила, что, вот, у нас есть Мурашевы (это моя девичья фамилия), а мошенница сказала: «Они мне и нужны». Пришла к нам и рассказала, что папа был тяжело ранен при артобстреле, и лежит в госпитале на ул. Салтыкова-Щедрина, д. 52, потерял много крови и очень слаб. Много наговорила таких подробностей, в которые можно было поверить. Мы положили в передачу паек, выданный на 10 дней на пятерых человек, и отдали ей. На другой день я пошла в этот госпиталь, но папы там не оказалось. А когда в справочной я рассказала, что приходила женщина и дала этот адрес, то мне объяснили, что к нам приходила аферистка. Ходит по Петроградской стороне и рассказывает одну и ту же историю. А через день пришел папа, и дежурная ему все рассказала. Он, конечно, маму поругал, что отдала продукты, но что делать... Из института я перешла работать в 53-й эвакогоспиталь санитаркой, получила рабочую карточку. Госпиталь входил в состав действующей армии, хотя весь город представлял из себя линию фронта. К нам привозили раненых с фронта. Я ухаживала за тяжелоранеными бойцами, кормила их с ложечки, помогала переодевать их и перевязывать раны. Многие умирали. На это страшно было смотреть. Летом 1942 г. начались частые артобстрелы. Многодетные семьи стали эвакуировать в обязательном порядке через Ладогу. Мы ехали поездом до станции Полюстрово, потом на машине до Ладоги и через реку шли на катере. Штормило, да к тому же немцы беспощадно бомбили катера. Спасибо матросам Ладожской флотилии, которые проявляли мужество и героизм в условиях бомбежек и спасали женщин и детей. Благодаря им мы благополучно дошли до Большой земли. А многие катера утонули, слышен был крик, плач и стон. После того, как мы эвакуировались, в наш дом попал снаряд и разорвался прямо в нашей комнате. В эвакуации я была недолго - в марте 1944 г. я вновь возвратилась в Ленинград. Работала, разбирала завалы и принимала участие в восстановлении города. Папа - Мурашев Георгий Борисович - в боях за Ленинград был трижды ранен, и после одного из ранений, лежа в госпитале, написал нам письмо в стихах. Там были такие строки: «... Прощайте, любимые дети, Прощай, дорогая жена... За счастье народа, за город любимый Меня здесь хоронит родная земля, Но братья по фронту, сыны Ленинграда, Так быстро отрыли меня, Сестра санитарка с искусной заботой Все раны бинтами мне обвила...» А 21 января 1944 г., при прорыве блокады Ленинграда папа погиб в деревне Холонино Волосовского района. Мы ездили на его могилу. Нам рассказали, что там проходила трасса стратегического значения. Бои были такие, что все было чёрным от трупов, хоронили и наших, и немцев в траншеи. А папа и еще несколько человек погибли в самом селе, местные жители их похоронили, а за могилой ухаживали школьники. А потом его прах перевезли в братскую могилу районного центра Волосово, где построен мемориал. В июле 1944 г. я вышла замуж за военнослужащего, защищавшего Ленинград, с которым потом исколесила полстраны. В период блокады и до 1949 года он был морским летчиком Балтийского флота. Затем в 1949 году он был переведен на Дальний Восток, а после окончания Академии в 1957 г. направлен в Севастополь. Я награждена медалью «За оборону Ленинграда» и орденом Отечественной войны II степени.