Голод убивал в нас даже страх смерти

Ко мне в этот день должна была приехать мама, поэтому я оставалась дежурной по даче и в игре не участвовала. Мама выехала из Ленинграда очень рано и еще ничего не знала: в поезде уже что-то говорили, но ясности не было. Когда она приехала ко мне, то сказала, что, мол, якобы война началась, а я в ответ посмеялась и говорю: «Это у нас в лагере война — воюют «Северяне» и «Южане». Раздались звуки горна: все должны были бежать и строиться на центральной площадке. Все считали это началом игры. Но вместо этого на трибуну выставили «черную тарелку», откуда начал звучать голос Молотова. Прозвучало страшное слово «война», которое изменило все. Даже в наши детские сердца закрался страх и ужас. В один день все рухнуло... Мама вскоре уехала. А через несколько дней нам объявили, что мы остаемся в лагере до особого распоряжения, т.к. родители работают по 12-14 часов в сутки, а мы должны быть здесь под присмотром. Через неделю приехала моя мама и под расписку забрала меня домой. А лагерь через некоторое время эвакуировали, по-моему, в Старую Руссу, уже под бомбежкой. События развивались стремительно: карточки, бомбежки, рыли окопы, дежурили на чердаках. Маму забрали рыть окопы (это было где-то далеко, домой она не приезжала целый месяц), а папу сразу забрали в армию. Я осталась одна. Правда, сестра мамы заканчивала институт им. Герцена, и она навещала меня. Мама же вернулась лишь 31 августа. Как сейчас помню: на следующий день после ее возвращения была снижена норма хлеба. Бомбежки были регулярными, начинались вечером. Люди еще не успевали что-то сделать после возвращения с работы, как нужно уже было спускаться в бомбоубежище. У меня за спиной был рюкзак, так я его ощущала даже тогда, когда спала дома без него. А потом мы перестали ходить в бомбоубежище, наступило какое-то равнодушие, видимо, потому что смерть перестала быть такой уж пугающей – мы к ней привыкли. Хотя «привыкли» — слово, пожалуй, неподходящее. Привыкнуть к тому ужасу, который мы испытывали каждый день, нельзя. Скорее, состояние голода «убивало» в людях все, даже страх смерти. Зима была необыкновенно холодной. Я помню огромные очереди (почему-то они казались мне черными) за мизерным кусочком хлеба (хлеб был какой-то сырой с запахом керосина). Я помню, как горели Бадаевские склады и текли черные реки горелого сахара. Я помню трупы, мимо которых проходили люди, не обращая на них внимания. И вот еще одна «картинка» вспомнилась мне: худенькая (очень худенькая) лошаденка тащит сани, на которых, как дрова, сложены трупы. А чуть дальше солдаты рыли ров и туда сбрасывали эти тела. Я жила с мамой и маминой сестрой. Все ютились в одной комнате, остальные были закрыты. Обогревались буржуйкой, которую топили мебелью и даже пластинками от патефона. Жгли все, что могло дать хоть немного тепла. Я хорошо помню свое непреходящее желание - откусить от большого куска хлеба и долго жевать, и чтобы хлеба было много. Как мы выжили — не знаю. Думаю, что только мамина сила воли помогла нам. Она делила этот мизерный кусочек хлеба на два раза, кроме того давала нам по ложечке кагора (его выдали к Новому 1942 году). Кроме того, у нас были очистки от картошки, из которых мы пекли что-то вроде оладушек. В марте 1942 г. мы решили уехать. Путь был уже небезопасным - колеса машин утопали в воде, но мы благополучно переехали Ладогу, а дальше — длинная и страшная дорога. Везли нас в Сталинск (ныне Кузбасс). Это тоже вспоминается, как тяжелый сон. Сколько мы ехали — не знаю, но очень долго, в переполненных вагонах с пересадками. По одежде ползали вши, люди были страшные, истощенные, грязные. Наконец, нас высадили. Не помню название города, но среди его жителей пошли слухи, что привезли ленинградцев. Каждый хотел нам чем-то помочь. Мы оказались в семье, где прожили несколько месяцев. Затем мама устроилась на работу, и я пошла в школу. Вот так закончился страшный период нашей жизни. Прожили мы в Сталинске до 1945 г. и стали думать, как вернуться домой. Наконец, несколько семей ленинградцев каким-то образом достали товарный вагон, и вот в этом вагоне дней 20 мы добирались до нашего родного города. Приехали в июне во время белых ночей. Дома нашего не было – новые трудности свалились на мамины плечи. Но мы пережили и это. Сняли угол, осенью я пошла в школу N 193 (Дзержинский район), а в 1948 г. окончила ее. После окончания школы год работала старшей пионервожатой, а затем поступила в институт им. Герцена, на иностранный факультет, на английское отделение. Окончила институт в 1953 г., а двумя годами ранее вышла замуж за врача. После получения диплома приехала к месту службы мужа в г. Новороссийск. Прожили мы там до 1958 г. В 1958 г. мужа перевели в Севастополь, и с того времени наше место жительства уже не менялось.