Найти цветной карандаш было счастьем!

Сейчас я не люблю смотреть архивное видео о Блокаде. Я не хочу снова видеть голод, холод, убийства. В Москве я живу уже несколько десятков лет, но родным городом до сих пор считаю Ленинград. Я родился не в самом Ленинграде, а в бывшем Царском селе. В детстве мне казалось, будто я нахожусь в сказке – все эти дворцы создавали такое ощущение. Это было что-то особенное. Я помню, как в два года гулял по этой сказке с бабушкой. Ее звали Раиса Капитоновна, она была дворянкой по происхождению. Преподавала русскую словесность, латынь и знала три языка. Моя школа была в том самом месте, где находился лицей, в котором учился Александр Пушкин. Я помню, бабушка брала меня с собой в парк, показывала Екатерининский дворец. До войны все это богатство было цело. Я помню, как она просила меня что-то нарисовать на песочке. И вот я рисовал какие-то домики, парашютики, самолетики. На тот момент мне было 2,5 года. В 1938 году родители переехали в Ленинград и жили в доме деда, бывшего помещика Хвостова. До советской власти у него были свои поместья в Нижнем Новгороде, Санкт-Петербурге и Твери. За все это богатство он сел потом в тюрьму. Он отсидел два года, потом его освободили, и он стал директором кирпичного завода в Твери. Он еще прожил два года и умер. У меня даже есть родовое древо, его сделала моя сестра. Наша родословная начинается с XIII века. Я узнал, что мой прадед был адъютантом у Кутузова во время войны 1812-го года. Он был третьим адъютантом по иностранным языкам. Наш дом находился на Садовой улице. Мы там жили с 38-го года по 66-й год. В Спасской церкви, которая находилась на углу, меня крестили. Это было еще до войны. Потом местные архитекторы снесли ее. Моя мама была парашютисткой. Она очень любила кататься с отцом на коньках. А отец очень любил русский хоккей. Русский хоккей отличается от канадского тем, что там клюшки кривые. И вот он все время ходил с перебитым носом. Отец женился на матери, когда она еще была несовершеннолетней - ей было всего 16 лет. Маму звали Мария Алексеевна и она безумно любила отца. Отец работал на заводе - изготавливал всевозможные двигатели. Во время войны он оказался в танковых частях. Во время войны папа не сидел за рычагами и не стрелял, а был в отделе технического контроля - ремонтировал подбитые бронемашины. В армию отца взяли только после того, как матери исполнилось 18 лет. А чуть позже началась Великая Отечественная война. У меня было пристрастие к живописи. Отец приносил мне с завода красивые картонные лощеные бумаги. На них я рисовал. Отец тоже любил рисовать, он писал плакаты. У него была акварель, тушь, краски. А во время Блокады найти у кого-то цветной карандашик было просто счастьем. Я помню, когда была первая бомбежка. Я с матерью и маленькой сестренкой спустился в подвал. Отец в то время был на фронте. В этих подвалах был вода. Люди прыгали по ящикам, которые там лежали. Кажется, это был ноябрь месяц. Мы были там несколько раз, но существовать в таких условиях было просто невозможно. И поэтому в этот подвал мы потом больше не бегали - мы спускались с третьего этажа на первый в надежде на спасение от бомбежек в стенах родного дома. У здания нашего дома были метровые стены и никакая пушка бы их не пробила. Там было надежнее, чем в убежище. У нас был шанс перебраться на Большую землю и отец сделал все, что смог для этого. Я помню, что отец появился внезапно, он был в комбинезоне танкиста. Папа собрал семью и на последнем эшелоне отправил нас в путь. Но мы совсем недалеко отъехали от Ленинграда. Я помню еще одну бомбежку. Все бежали под откос. Были выстрелы. Была осень, было очень холодно, но снег еще не выпал. До сих пор помню, как два самолета летели очень низко и расстреливали всю толпу, которая разбегалась в разные стороны. Меня трясло. Мать прижимала меня к груди. Сутки-двое мы просидели на каких-то вокзалах, полустанках, на пригородных остановках. Было много народу. Все с детьми. Я, мама и маленькая сестренка сидели какое-то время на вокзале, а потом нас увезла машина и мы снова попали в Ленинград и остались там. Потом начался голод. Несмотря на то, что нам давали карточки, мать еще где-то подрабатывала, чтобы дополнительно получить еще хлеба. В 43-м году я пошел в первый класс. Мать мне сшила кожаную сумку - портфели тогда нельзя было купить. У нас потом только появились деревянные ранцы, обшитые материей. И вот я с этой сумкой, которую мне сшила мать, и с букварем пошел в первый класс. К школе было очень сложно подойти. Так как дом напротив был разрушен, то мы брали по кирпичику и складывали их с тротуара в кучу. Никто больше не мог это сделать. Так начинался каждый наш день. А потом мы садились, и нам читали книги, потому что зимой чернильницы замерзали, и мы не могли писать. Мы съедали все, что нам давали – хлеб размером в спичечный коробок и гидрожир - это такая полупрозрачная масса. Если грубо говорить, то из ведра воды делали 6 грамм масла. Мы с матерью спускались вниз, и кассирша, которая была маминой знакомой, давала мне порцию хлеба, намазанного этим гидрожиром. И я шел в школу пешком через Сенную площадь и через канал Грибоедова. Надо было сразу съесть этот бутерброд, потому что иначе старшеклассники уже ждали возле школы, чтобы отобрать этот кусочек. Если ты его не съедал – то все, они отбирали у тебя бутерброд, и ты оставался голодным на полдня. В 43-м году отец ненадолго приехал домой, но я этого не помню. Об этом мне потом рассказывала мать. В 44-м году у матери родилась еще одна девочка. Сейчас обе сестры живут в Санкт-Петербурге. Я помню, как в парках сажали овощи. Рядом стоял часовой с ружьем. Попробуй подойди – сразу расстрел. Вот такие были порядки. Иначе было не выжить. Все парки были заполнены. Я до сих пор не могу забыть весну на Неве. На больших каналах по воде плыл лед. А на льду трупы. Это жуткое зрелище. Мы иногда выходили весной на улицу, но тоже со страхом, что будет обстрел. На Невском проспекте висели доски, на которых было написано: «Здесь идет обстрел, не ходите по этой стороне». Водолазы доставали трупы с реки. Корюшка весной проедала тело и всасывалась в него. Мы голодали, но не ели эту корюшку. Мать ее возненавидела, она даже не покупала ее, какая бы она дешевая ни была. Отец прошел войну от первого до последнего дня. Он прислал нам из Германии посылку. В ней лежала кукла с закрывающимися глазами. Он писал нам, что «прямой наводкой» из Берлина отправился на Японскую войну и все эшелоны с танками шли мимо Москвы прямо по югу в Китай. Отец остался жить в Китае, а потом и нас туда вызвал. В 46-м году за нами прибыл адъютант отца. И уже из Москвы, где формировался товарный состав, мы две недели добирались до Владивостока. Потом на военном корабле под названием «Родина» мы прибыли в Порт-Артур и, наконец, оказались в Китае, который для нас был просто раем. Офицерам давали хороший паек. У нас была большая многодетная семья, и нам давали ведерко красной икры и чуть поменьше - черной. Я помню, как мы получали крабов - пайки были просто потрясающие. Мы были настолько поражены этим пайком после прежнего голода, что нам казалось, что мы в раю. А сколько было фруктов! Магазины, рынки просто ломились от такого количества еды. Из Китая отец был направлен на повышение в танковое училище в Казань и мать, не задумываясь, вместе с детьми отправилась в дорогу за папой. После Казани мы уже не вернулись в Китай, как об этом мама не мечтала. Мы остались во Владивостоке. Именно в этом городе я и начал мечтал о профессии моряка. Я помню, как мы ходили с отцом по воскресеньям на рыбалку. Он ловил рыбу, а я строил подводную лодку и делал макеты. Сейчас все модели можно купить, склеить и собрать, а я все делал сам. Меня этому еще учил отец. Школу я закончил в Ленинграде. Со мной жила моя вторая бабушка Агриппина Фадеевна. Она окончила французскую школу кулинарии и работала в санатории Терийоки. Это была финская территория под Ленинградом, а сейчас это Зеленогорск. Мы туда уезжали на лето - у бабушки там была своя квартира прямо на берегу Финского залива. В свое время в этом санатории останавливался Ворошилов, и моя бабушка готовила ему цыпленка табака. Она очень хорошо готовила. Она меня даже научила делать торт «Наполеон». Потом я окончил архитектурный факультет Ленинградского ордена Трудового Красного Знамени института живописи, скульптуры и архитектуры имени Репина. Отец к тому времени вышел в отставку и вернулся с семьей в Ленинград.