Мышей я боялась больше, чем бомб

Мой отец, Викторов Александр Александрович, служил командиром батальона артиллерийской части в местечке Гробыня в Латвии. Военные уже знали, что немцы скоро будут в Латвии и решили срочно эвакуировать семьи. Отцу выделили часть товар-ного вагона, куда он погрузил беременную жену (мою маму), дочь трех с половиной лет - меня, и кое-какие вещи. Погрузка проходила уже под обстрелом. Я помню только, что очень плакала моя мама, а папа все время меня целовал и прижимал к себе. Так мы и оказались в Ленинграде. Было начало августа, уже шли постоянные обстрелы и бомбежки, были взорваны продовольственные Бадаевские склады. 8 сентября 1941 г. сомкнулось кольцо блокады. Начался голод, холод, ужас. В нашем Фрунзенском районе, на территории кинотеатра «Олимпия», который одной стороной выходил на Московский проспект, была барахолка, куда каждый день ходила моя мама. На этом рынке можно было выменять продукты на вещи, что мама и делала. Но вещи вскоре закончились… Норма хлеба уменьшалась с каждый днем. Самая маленькая норма хлеба была у иждивенцев, а потому и моей маме, и бабушке пришлось идти на работу. Они устроились уборщицами на Витебском вокзале. Я ходила в детский сад – он был напротив нашего дома. Нас там кормили и вечером еще давали кусочек хлеба. Я этот хлеб всегда приносила домой и отдавала бабушке. Она до конца своей жизни вспоминала об этом. В нашей 3-комнатной квартире (цокольный этаж), мы с мамой и бабушкой жили в маленькой комнате, там топили «буржуйку», сжигали паркет из большой комнаты и книги. Библиотека была большая. В конце ноября – первая смерть в нашей семье. Мама родила мертвую девочку. Затем слег дядя Сергей. Он не мог есть все то, что ели остальные: соевый жмых, растопленные дрожжи, блины из картофельных очистков, дуранду (жмых от семечек). В середине января дядя Сережа умер. Дальше становилось хуже. Я еще ходила в детский сад, но вещи закончились, мама теряла силы. Однажды младший брат принес разделанную тушу собаки и попросил маму приготовить ее. Мама приготовила, но есть отказалась, и брату пришлось все это унести на работу. В моих детских воспоминаниях отложилась очень странная вещь. Однажды я проснулась, а у меня под рукой спят настоящие мыши. Это для меня было страшнее, чем бомбежка. До сих пор не могу без содрогания вспоминать эту «сцену». У мамы началась последняя стадия дистрофии. Однажды она встретила папиного сослуживца. Увидев маму, он испугался и занялся нашей эвакуацией. Так просто, без чьей-то помощи, уехать в эвакуацию было невозможно. Эвакуировали нас в августе 1942 г. на барже, по Ладожскому озеру. Переправа была страшной, кругом рвались бомбы, в небе летали немецкие самолеты. Баржа то уходил под воду, то поднималась, кругом стояли столбы воды. Как добрались до суши, я не помню - очень боялась и сидела, уткнувшись маме в колени. Мы должны были ехать в Тамбовскую область, но изменения в военных действиях все время меняли наше продвижение, и, в конце концов, где-то в конце октября, мы оказались в Казахстане, в г. Усть-Каменогорске, а там на станции уже стояли подводы, которые развозили беженцев. Мы попали в районный центр Верхуба. Там уже была зима. Нас сразу разобрали местные жители. Уцелеть в этой деревне нам удалось благодаря бабушке. В эвакуацию с собой она взял швейную машинку «Зингер». Это был наш основной груз. Бабушка обшивала всю деревню, и за это они приносили нам продукты. Мама пошла работать в райисполком инспектором по эвакуированным, и благодаря ее работе мы знали обо всех событиях на войне. 27 января 1944 года Ленинград был полностью освобожден. Мы решили возвращаться. Швейную машинку бабушка оставила хозяйке, у которой мы жили. Последней остановкой была Москва, где были вербовочные пункты. Мама завербовалась в Ленинград на завод им. Ленина. Так мы вернулись домой…