Вспоминает Линда Созыкина, Санкт-Петербург

22 июня 1941 года помню, как будто это было вчера. Мне было 9 лет, брату восемь. Я проснулась очень рано. День был жаркий, тихий, но было как-то тревожно. Папа наш по воскресеньям работал. Завод, где он работал, был выходной в среду. Он ушёл на работу. Мы тогда жили по адресу  ул. Ракова, дом №11. Это угловой дом, где  улица Ракова пересекается  с Итальянской улицей. Мама, я и брат пошли в Гостиный двор что-то купить. По улице Бродского (теперь Михайловской) вышли на Невский проспект. На углу, где на доме был установлен репродуктор, стояла большая толпа народа, ожидавшая выступление Молотова. От угла улице Бродского вдоль Невского проспекта до Армянской церкви стояла очередь в военкомат. Так мы узнали, что началась война. Для нас, дворовых ребят, пока было всё без перемен. Наступило 2 июля, и нас учащихся в одной школе, ночью в телячьих вагонах вывезли на один-два месяца в Малую Вишеру. От станции нас везли на подводах 9 км и поселили в школе. О жизни там помню только то, что нам строго запретили бельё сушить на заборе, не давать немцам сигнала, где мы. 14 июля нас привезли на станцию Бурга. За кем мамы приехали — те домой. Остальных повезли вглубь страны. Поезд подошёл без стёкол. Сказали, попал под бомбёжку. До дома доехали спокойно.

Уже начали выдавать населению города продуктовые карточки. Нормированная выдача по карточкам сохранились до 16.12.1947 года.

Наша жизнь изменилась. У нас, детей, были свои дружины во дворе. Песок на чердак носили.  Ребят постарше учили тушить зажигательные бомбы. На чердаках убирали все деревянные «перегородки» и стропила красили белой краской.

Настал август. Отец ушёл на фронт добровольцем.

На Невском проспекте можно было увидеть беженцев, коров, подводы и так далее. Говорили, что часть из них расквартирована была на Мойке, 38, в школе. Встречались те, кто был на оборонных работах.

Начались бомбёжки. 1 сентября мы пошли в школу. Но многочасовые бомбежки учиться не давали. В школе № 217 на ул. Софьи Перовской убежища не было, и сидели в вестибюле. Когда перестали ходить в школу, не помню. Уходя на фронт, папа сказал маме: "Из города не уезжай, вернусь — где я буду вас искать?"

Все продукты делили на троих. Через месяц вернулся раненный папа. Месяц он был в госпитале, который был размещен в Инженерном замке. Выписавшись из госпиталя, воевал  на  «Невском Пятачке». Погиб папа в ноябре 1941 года. Страшный ноябрь! Ни света, ни тепла, ни еды. Отец, уходя на фронт, прикрепил наши карточки к столовой. Поэтому и выжили. У нас не пропало ни одного талона. Не помню, почему мама мне доверяла карточки, и я ходила за обедом. Ведь отнимали карточки, а мне только 10 лет.

На детские карточки можно было получить кашу — 40 грамм крупы, а на иждивенческие — суп — 26 грамм. Дети до 12 лет тоже были иждивенцами. Мама была комендантом убежища на общественных началах, как я теперь понимаю. Но в марте 1942 года ей выдали карточку служащего. Это был праздник. Она сумела сохранить воду в нашем доме. Следила постоянно, чтобы кран не закрывали в убежище. У крана стояла коптилка. Так что наш дом на Невский проспект за водой не ходил. А потом солнышко пригрело. И все, кто стоял на ногах, вышли вывозить снег и всё, что там было. Вывозили на фанерах и сваливали в канал Грибоедова. Детей нас в доме осталось — две девочки и три мальчика, которые все имели одно имя, Юра. В середине весны пустили трамвайное движение. С  5 мая мы пошли в школу. Получили карточки « ШП» - школьное питание. Нас кормили три раза в день. Естественно, школу никто не пропускал. Потом нас сводили в баню на Пушкинскую улицу. Время на мытье - 40 минут и три таза воды. Но налить мы могли только половину тазика, так как нести полный таз не было сил.

Когда стихали обстрелы, обычно гуляли, то есть. Выходили на бульвар Перовской, «на солнышко». Радио работало постоянно. Запомнился часто звучащий «Жаворонок» в исполнении  Галины  Владимировны Скопа-Родионовой.

Летом 1942 года был организован  пионерский лагерь во дворце Пионеров. Мы там были месяц. Гуляли в саду отдыха, а в обстрелы сидели в вестибюле. А самое-самое: на завтрак нам давали булку с маслом.

1 сентября пошли в школу № 208, Мойка 38. Школа была организована в жилом корпусе, в каждом классе — печка. В школе было обучение с второго по шестой классы. Была столовая, библиотека, пионерская комната. Во время обстрела мы сидели в бывшей ванной комнате. Тогда  было совместное обучение.  Девочки  и мальчики ходили в одну школу.  После занятий ходили в госпиталь, который находился на набережной реки Мойка. Кто очень хорошо читал, те читали книги раненым, а тем из них, кто сам не мог, писали письма. Устраивали концерты, не обращая внимание на  обстрелы, к которым привыкли.

Летом 1943 года нас отправили в пионер- лагерь  в Девяткино. Там было два лагеря Куйбышевского района. Везли нас на автобусе. Немецкая разведка получала информацию о планируемых в городе мероприятиях. Но ее обманули. Наши автобусы отправили на 30 минут раньше «назначенного» времени. Мама говорила, что обстрел в месте намеченного сбора был страшный, но нас уже увезли. Все время пока мы ехали, была тишина. Даже самолеты не летали. И финны не стреляли.

 В лагере мы жили в казарме, а солдаты  перешли в палатки. В лагере работали кружки, ходили купаться. Мы всё время были заняты. За забор выходить было запрещено.

 С первого сентября было введено раздельное обучение. Мальчики ушли в  школу № 211 на  улице Плеханова.  

27 января 1944 года была полностью снята блокада Ленинграда.  В третью  четверть прилетели три «первые ласточки» с большой земли. Это те девочки, у кого были папы в Ленинграде. Запомнила одну нашу «прилетевшую»: с утра начинала нам рассказывать: «Мой папа, мой папа...» А мы уже давно потеряли своих пап. Смотрели на нее молча. И так было каждое утро, пока одна из нас не выдержала и попросила нас пожалеть, заткнуться.

В 1942 г. работали кинотеатры: в«Баррикаде» шёл фильм «Леди Гамильтон»;  в «Молодежном» целый месяц фильм «Свинарка и пастух»; работали « Аврора» и «Титан».

Мы уже немного отъелись. В перерыве между обедом и ужином, который был в 17 часов, оставалось свободное время. В кинотеатре « Молодежный» во время обстрела из зала народ не удаляли. Кинозал находился глубоко внутри здания. Денег у нас не было, и мы, девочки, сообразили, как проходить в кинотеатр «зайцами». Очень хотели посмотреть «Свинарку и  пастух». Немец стрелял по расписанию. Кто же не укроет детей во время обстрела? Вот мы и укрывались в кинотеатре. Нас быстро «раскусили», и пускали даже тогда, когда не было  обстрелов.

А мальчишки ездили на Ржевкку трамваем № 10 за макаронами. «Поджигали» нас, запугивали.

 И была Городская олимпиада во дворце Пионеров. Я должна была читать стихотворение  С.Я. Маршака, «Дама сдавала в багаж». Очень переволновалась и провалила — голос исчез. Но меня все равно похвалили.

Хочу ещё сказать. Может быть, это было только в нашем доме. Наш дворник был «сексот» (секретным сотрудником милиции).  Он знал не только всех нас в лицо, но и наших мам. Мамы уходили, мы ещё спали, а приходили... Дядя Егор — дворник знал о нас всё, и наших мам держал в курсе. Мальчики нашего дома, три Юры ездили на Ржевку. И что только не привозили оттуда.

Мама, уходя на работу, брала привезённую Юрочкой добычу и выбрасывала ее в канал Грибоедова. Она, наверное, ничего другого придумать не могла.

Весной 1944 г. прошли по Невскому проспекту (он тогда назывался проспектом. 25 октября, но мы его  продолжали называть Невским)  партизаны. И к нам домой пришли Тоня и Вова. Они уехали перед войной на дачу и не смогли вернуться.  Ушли в партизаны.

Потом 1945 год, Победа. Встречали победителей. Но наших пап среди них не было — радость со слезами. Мы были молоды. Только теперь мы можем осознать и понять  всю гамму психологического состояния наших мам-вдов.

P.S. В ноябре 1941 года норма хлебного пайка понизилась до 125 грамм, на детские продовольственные карточки выдавали по 106 грамм печенья или пряников, но отоваривали карточки не во всех булочных. Накануне говорили, где, в какой булочной  можно отоварить (получить по карточкам) в  следующий раз. И однажды мама ушла за печеньем на ул. Салтыкова-Щедрина. Долго ее не было, и я думала, что она уже не вернется. Вернулась. Оказалось, была большая очередь и ей пришлось пережидать два артобстрела.