Вспоминает Лидия Борисовна Мюринская (Сирель), Ярославль

Из письма в Ярославскую общественную организацию «Жители блокадного Ленинграда»:

Родилась я в Ленинграде 28 сентября 1940 г. (30 июня 1941 г. так в документах архива). Мы проживали на ул. Ропшинской дом 12 кв.3,  Петроградского района г. Ленинграда. Во время блокады в то время не прекращались репрессии. В декабре 1941 года была арестована и моя мать Сирель Армета Яновна, уроженка Эстонской ССР, 1910 г.р. Мать была арестована органами НКВД по подозрению в совершении преступлений, предусмотренных ст.58-10 ч.2 УК РСФСР (контрреволюционная пропаганда и агитация). Военным трибуналом войск НКВД СССР от 14 января 1942 г. приговорена к лишению свободы на 8 лет.

У матери были трое детей. Я самая маленькая, грудная, старшая сестра с 1932 г., брат – 1937 г.р. Отец был военный летчик. Правда в своих анкетах мама указала, что она разведена, домохозяйка, а то бы опасность грозила и ему.

Сестра говорила, что домой приходил отец, одетый в военную лётную форму, с планшетом и на ногах теплые унты. Подарки приносил в планшете, прощался как бы в последний раз, ушел, и больше его не видели. О дальнейшей его судьбе неизвестно.

Когда мать увели, мы остались одни, а после домой кто-то пришел, и нас стали распределять кого куда. Старшую сестру - в школьный детский дом, брата - в дошкольный г. Ленинграда. Везли их на лошади по заснеженным дорогам. Я дома оставалась одна. Уезжая из дома, старшая сестра сильно плакала по мне - как это я одна осталась в коечке, покрытой простынею. Лиля, сестра, говорила мне: ты была настолько истощена, худенькая, что не знали, куда определить тебя - на выживание или на Пискаревское кладбище. Смотреть было не на что. 

Наша мама 12 сентября 1942 г. была направлена для отбывания наказания в Ярославскую область г. Углич на 8 лет. Начало срока – 14.01.1942 г. - конец срока 14.01.1950 г. Прибыла в учреждение 104-83/3 г. Углича 23 сентября 1942 г. ленинградским эшелоном. Как я оказалась вместе с матерью в заключении, я не помню, но тоже оказалась в г. Угличе с 1942 по1945 гг. в доме матери и ребенка, который находился на территории зоны, обнесенной колючей проволокой и охраняемой бойцами охраны вместе с собаками-овчарками. На колючей проволоке висели таблички с надписями: «К проволоке не подходить, не разговаривать – расстрел».

Сначала у нас в Угличе был женский лагерь с мужским, затем женщин перевели на левый берег. Заключенные строили плотину, шлюз. Они  были построены в нашем городе буквально на костях заключенных, несправедливо репрессированных.

Когда выводили заключенных на работу, только и слышно было лай собак на построении на работу. Нас, маленьких детей, сажали в машину на солому, постеленную на доски, и вывозили с территории на прогулку за город до обеда, а после снова завозили на территорию зоны. Считали по головам каждого, все ли на месте. 

Раннее детство прошло у меня в военные годы вместе с матерью в зоне, в жутких условиях. Пеленки выдавались на счет,  сушили их  матери на своих животах. Бывало, не высушивали и использовали детям сырые, недосушенные, а что было делать?

1942-1945 гг., да и послевоенные годы в детском доме были нелегкими. После я, как выросла, окрепла, меня с зоны перевели уже в детский дом №89 г. Углича. Здесь в 1945 г. я была не одна, еще имена  нескольких человек помню: Мариненко В., Сосновцева В., Басов Олег и другие. Особенно большие потери детей были, когда прибывали первые эшелоны с ясельными детьми из Ленинграда. Нам об этом рассказывала сама ленинградка, директор нашего детдома Ямпольская Нина Николаевна. 

В первый день приема в детдом в 1945 г. помещали в изолятор, чтобы подлечить, укрепить здоровье. Стригли всех наголо до 3 класса. Потом стали оставлять с 3 класса челочки. Одевать старались одинаково. В школу с 8 лет пошли, ко всему нас приучали. 

Помню, директор нашего детдома была хорошая, ко всем одинаково относилась и заботилась о нас. Она пробыла до 1949 года. После ее перевели в музыкальный детский дом №21.  

Сначала мы жили в одном здании, затем нас перевели в здание, где военные жили, и питомник собак-овчарок здесь был на берегу Волги, неподалеку от плотины. Вспоминаю, что плотину и шлюз обвешивали бумагой, тряпками – маскировали, делали дымовую завесу, укрывая  от вражеских самолетов, которые еще пролетали.

Где-то 1947 г. был. Чувство голода жило в нас постоянно, нехватки были во всем. Особенно любили дежурить по кухне, хотя какие из нас помощники! А уж картошку чистить в первую очередь любили - наешься украдкой сырой картошки.

В столовую кушать по группам ходили, посуды на всех не хватало и место не позволяло. Порции небольшие давали, приходилось тарелки облизывать. Хлеба не вдоволь давали. Все делали сами. Если что не выполнишь, какое задание, значит, лишаешься. Едой в первую очередь и наказывали. Уроки отвечали воспитателям. Не выучишь – кушать не пойдешь, и старались учить. 

Когда я училась в 4 классе, к нам в детдом привезли несколько ребят из седьмого класса, и оказалось, у одного моя фамилия Сирель. Брат со мной был 1 год, потом его устроили на часовой завод потом армия и т.д. Мы все уже взрослыми увиделись, а оказывается, в одной области были – сестра в г. Любиме, брат – в Брейтово.

Пробыла я в детдоме с 1945 по 1957 гг., там  окончила 7 классов и меня трудоустроили на Рыбинскую судоверфь станочницей.  Имею: знак «Жителю блокадного Ленинграда», XX лет в ВОВ, 50 лет в ВОВ, медаль за доблестный труд, знак фабрики, «Ветеран труда». 

По материалам Центра документации новейшей истории Государственного архива Ярославской области (ЦДНИ ГАЯО).