Вспоминает Валентина Горбачева, Санкт-Петербург

К началу войны в нашей семье было четверо детей от одного года до семи лет. После окончания войны осталось трое. Мне было пять лет. Жили мы в Выборгском районе на улице Мечникова в деревянном доме. У нас был погреб, где моя бабушка, пережив несколько войн и зная, что такое голод, сделала запас продуктов (на всякий случай). Но как только объявили войну,  они исчезли, кто-то взял их себе. Во время обстрела мы отсиживались в погребе. Моего папу сразу призвали в армию, ему было 30 лет. Он погиб через два месяца, защищая Колпино. У меня сохранилось письмо, где в конце он пишет: «Победа будет за нами, смерть Гитлеру и извергам-фашистам». Маме много раз предлагали явиться на эвакуационный пункт, затем по «дороге жизни» ехать дальше, но она не могла справиться с четырьмя маленькими детьми, и мы всю блокаду прожили в Ленинграде и вообще никогда из города не выезжали.

Хорошо помню страшный мороз, жуткий холод, нам часто приходилось даже ночью спать в нашем погребе. Мы были закутаны в теплые вещи, но периодически нас мыли, переодевали, снятые вещи – кипятили. Голод – это жуткое состояние. Мы грызли «дуранду» - отжим от зерен подсолнуха, ели мерзлую картошку, которую собирала моя старшая сестра после уборки урожая всегда под обстрелом, поэтому однажды могла и не вернуться, но обошлось. Весной варили суп из лебеды. Ели строго по часам, но я и мой брат все время просили дать нам порции супа пораньше.

Моя старшая сестра была неумолима. Однажды она пришла из магазина, где «отоваривала» продовольственные карточки, вся в слезах и истерике. Какая-то женщина выкрала у нее карточки, а взамен подарила ей красивый кошелек. Я не представляю, как мы выжили тогда, так как картошку выдавали раз в месяц. Но мой организм не выдержал и наступила дистрофия (падение веса). Мама отвезла меня на санках в больницу имени Раухфуса на Лиговском проспекте. Меня там спасли от голодной смерти. Помогло только то, что нам каждый день давали соевое молоко.

Самое страшное воспоминание: мимо нашего окна везли на захоронения умерших людей. Иногда не хватало сил, и люди оставляли их и уходили. Они долго лежали покрытые снегом. Мы жили недалеко от Богословского кладбища. В дальнейшем наш деревянный дом разобрали на дрова и мы получили ордер в доме на Невском проспекте. Здесь была белая кафельная печь «Буржуйка» посреди комнаты, окна заклеены крест-накрест, темные шторы. В бомбоубежище  не спускались никогда. Мама говорила: «От судьбы не спрячешься».