Вспоминает Александр Буковский, Юбилейный.

Я родился в Ленинграде в 1938 году. Родители, Буковские Александра Ивановна и Виталий Степанович, проживали в Ленинграде с 1924 года. Мать (девичья фамилия Смелова), родом из города Колпино под Ленинградом. А отец родился и вырос в г. Шахты Ростовской области.

В период 1920-1924 гг. во время гражданской войны мама в возрасте 22-24 лет была в эвакуации на юге России, где и познакомилась с моим будущим отцом. После гражданской войны в 1924 году они, поженившись, вместе приехали в Ленинград, где им была предоставлена одна из комнат в коммунальной квартире. Это была одна из нескольких квартир, принадлежавших ранее семье бывшего жандармского офицера.

Здесь, по адресу ул. Пестеля, дом 13/15 в квартире 56 на пятом этаже в торце дома, я и проживал со дня рождения с родителями и другими нашими родственниками до начала войны. В начале войны отец рядовым ушёл на фронт, а мы с мамой оставались в Ленинграде, в том числе - всю блокаду, до конца войны. Когда обстрелы и бомбардировки города участились, и маме было трудно со мной спускаться в убежище, с разрешения домоуправления мы переместились на первый этаж в квартиру 49, где и проживали не только до конца войны, но и в последующем. Сейчас эта коммунальная квартира на 1 этаже стала антикварным магазинчиком. Было бы интересно заглянуть внутрь, но, видно, дело заморожено и магазинчик не функционирует - просто кто-то захватил «площадь» для будущих целей своего бизнеса.

Перед войной с нами жили матери мамы и отца, которые во время блокады умерли. Умерла также и одна из сестер мамы. Со времён войны сохранились отдельные воспоминания детства. Был голод, и мы с мамой, которая нежно звала меня Аликом, частенько ходили на рынок (чаще - на Мальцевский) менять на продукты свои вещи. Запомнился случай: мама протягивает женщине мои новенькие довоенные туфельки и договаривается о цене. Женщина протянула мне кусочек хлеба, который я сразу начал есть, а мама так о цене и не успела договориться - пошли домой, мама - в слезах.

Другой случай. Иногда я один играл во дворе дома. У ворот, которые тогда ограждали двор от улицы, нашёл маленькую (не более килограмма весом) зажигательную бомбочку, в которой всё выгорело, и она противно воняла. Ребята постарше принимали участие в работе команд по обнаружению и сбросу во двор упавших на дом «зажигалок». Вот такую «зажигалку», сброшенную кем-то из команды с чердака, где она горела, пробив крышу, я и нашел во дворе.

Во время войны я ходил в детский сад на набережной Невы. В праздничный день по случаю одной из побед нашей армии группу малышей вывели смотреть салют. Все и так были напуганы частыми бомбёжками, а тут прямо на Неве с кораблей - огонь и грохот. Нас, ревущих и орущих от страха, поспешили увести в помещение детского сада. Но вскоре и дети привыкли к таким праздничным салютам и с радостью выходили на Неву.

В конце блокады, когда уже реже, но всё еще происходили обстрелы города, мы с мамой пошли в магазин (булочная напротив нашего дома) отовариться по карточкам. Маме кроме хлеба достался и красный сироп на сахарине для чая, и мы вышли из булочной. В этот момент раздался грохот от взрыва снаряда, и мы с мамой, как по команде, грохнулись на тротуар. Я пришёл в себя от громкого плача мамы. Красный сироп, налитый в стеклянную посуду, оказался на тротуаре подо мной, а мама решила, что осколками меня задело. Когда я целый и невредимый поднялся, радости не было предела, несмотря на разлитый сироп.

В разные периоды блокады в городе то был свет, то не было. Незабываем вид города зимой, когда улицы и дворы с сугробами снега освещались только синими лампочками небольшой мощности, свет которых не был виден сверху при воздушном налёте. Наш двор, как и многие другие дворы в городе и во время войны, и в первые годы после её окончания, был заставлен поленницами дров, которые люди заготавливали себе сами, независимо от того, на каком этаже они жили. Такой вид двора, как показано на фото выше, сформировался только после того, как в послевоенные годы бесплатно для всех жителей газифицировали один за другим многие районы города. Дрова исчезли - сначала в подвалы, а затем полностью из обихода. А печка в нашей комнате стояла ещё долгие годы...

Во время блокады, как и многие жители города, я страдал то одним, то другим заболеванием, и в частности цингой, что оставило разрушительный след на состоянии моих зубов. Вспоминается моё пребывание в больнице, где я почему-то лежал в изоляторе. Там как-то и навестил меня отец, приехавший с фронта с каким-то поручением в Ленинград. Я был ему очень рад, так как мама в это время лежала в другой больнице. Я с интересом рассматривал его автомат, который у него висел на плече.

В школу я пошёл 1 сентября 1945 года, уже после войны, когда в городе налаживалась мирная жизнь. Наша школа сохранилась от обстрелов и бомбёжек, а другие школы в районе довольно быстро восстанавливались. Учителя к детям были очень внимательны, и учёба шла своим чередом. Почти в том же коллективе учеников, с которыми мы начали 1 класс, я и закончил школу в 1955 году. Интересно, что в моём классе учились сыновья известных в Ленинграде деятелей культуры, а именно сын композитора Георгия Свиридова, сын художественного руководителя Ленинградского цирка Венецианова. Но дело было не в известности родителей, а в том, что и в семьях, и в классе, благодаря правильному воспитанию, поддерживались дружеские, уважительные отношения друг к другу, хотя коллектив класса был многонационален.