Вспоминает Лидия Михайловна Бобкова, Ярославль


Из письма в Ярославскую общественную организацию «Жители блокадного Ленинграда»


Мы жили в Ленинграде в 5-ти этажном доме по ул. Глазовской д.25 втроем: мама, младшая сестра 15 лет и я, мне было 18 лет. Отец умер в 1939 г. Старший брат второй год служил на границе,  в г. Белостоке. Я работала счетоводом в артели «Культширпром», которая находилась в Гостином дворе, и училась в вечерней школе, заканчивала 10-й класс. Сестра поступила в техникум.

Когда объявили о нападении немецких фашистов на Советский Союз, для нас всех это был страшный удар. Мы очень переживали за брата и, конечно, в дальнейшем от него никаких писем не было. Уже в мирное время на наш запрос ответили: «пропал без вести».


Потом началось кошмарное время блокады. С сентября бомбежки, обстрелы. Соседи по квартире эвакуировались в начале войны, мы остались одни.


Как мне запомнилось, бомбежки и обстрелы велись ежедневно, особенно первые полгода. Вечером, как по расписанию, слышишь - летит самолет, потом свист снарядов и страшный грохот - разрыв. Сначала мы прятались в подвалах, потом перестали бегать. Ложились в постель и ждали, попадет снаряд, бомба или пролетит мимо. 


Сестра вспоминает, что днем при ходьбе по городу над домами часто со свистом пролетали снаряды, и слышен был взрыв. Техникум, где она училась, был разбомблен в ноябре. А до этого ей приходилось дежурить на чердаке и зажигательные бомбы бросать в песок.


В нашей конторе, где я работала, был пожар. Нас перевели в здание на Невском проспекте, на верхний этаж. Там мне приходилось дежурить несколько раз на крыше. Посылали рыть противотанковые рвы. Однажды нас стали обстреливать из минометов. Мы разбежались и спрятались в небольших окопчиках. 


Город замирал, трамваи не ходили. До работы добирались пешком.


Начали голодать уже в конце лета 1941 г. Недалеко от нас разбомбили Бадаевские продуктовые склады. Несколько раз мы ходили туда, черпали сладкую воду с землей, потом процеживали и пили. Зелени никакой поблизости не было, где мы жили, - сплошные булыжные мостовые и тротуары выложены плитами. Продуктов буквально никаких не было. Из столярного клея и сыромятных ремней, которые мне раза два давали на работе, мама варила студень.

На продовольственные карточки было трудно что-либо получить, давали 125 гр. хлеба и немного крупы на неделю. Сестра уходила в магазин в 5 часов утра, в мороз, распухшая от голода, и часто стояла до закрытия магазина. Приходила она ни с чем – не было привоза. Однажды она видит, как из булочной выбегает женщина, а за ней несколько человек, бьют ее. Она не защищается, а заталкивает в рот хлеб. 


Из комнаты у нас иногда воровали кусочки хлеба. Однажды украли хлебные карточки на месяц – это была трагедия! С наступлением холодов стало еще труднее. Дров нет – печку топить нечем. Жгли мебель, ломали сараи. На чердаке, где сушили белье, были доски - поделили их с соседями.


В квартире воды не было – водопровод не работал. Воду брали где-то далеко на колонке. Потом она замерзла, стали топить снег. Потом на санках привозили с какого-то дальнего водоема.


Однажды в комнату соседей поселили женщину с двумя маленькими детьми. Их домик разбомбили, и вскоре они друг за другом умерли. Мы их завернули в простыни, и сестра отвезла их на санках на какой-то склад. Там трупы складывали, как дрова.


Наступила весна 1942 г. Снег таял. Было много нечистот, и, самое ужасное, валялись трупы. И мы, полуживые, помогали чистить город.


Лето 1942 года нам радости не принесло. По-прежнему мучил голод, все мечты были о куске хлеба. Мама не вставала с постели. У всех нас была сильнейшая дистрофия.


Сестра проявила инициативу: мы должны эвакуироваться. Говорит, отъезжающим дают буханку хлеба. Я оформила документы, тогда эваколисток выписывали в Смольном. Назначили дату отъезда – конец августа. К дому подъехала машина. Наши узлы мужчины погрузили и около Ладожского озера вынесли на катер. Мы ничего поднять не могли.


Нам повезло. Ладогу в тот час не бомбили. Дальше на поезде нас повезли в Новосибирскую область, ст. Болотное. В дороге многие умирали.


Временно поселили нас в деревне, в дом одной женщины. Она нас кормила, очевидно, колхоз ей платил за это. Через 2-3 месяца один колхозник говорит: «А мы думали, что вам по 50 лет». Потом нам предложили оформляться на работу. В г. Болотное меня направили счетоводом в колхоз «Эдаси» - это в 28 км от города. В тот момент повозок в ту сторону не было, и я, «храбрая», решила идти пешком. Кругом поля и невдалеке леса. Стало смеркаться. На пути оказался лес. Я села на пенек и стала думать, что же делать. Вдруг услышала голоса. Я обрадовалась и пошла. Там оказалась деревня, до нее я прошла 15 км. Председатель колхоза меня приютила, накормила, а на следующий день меня на лошади отвезли в колхоз «Эдаси». Там я проработала 3 года до января 1946 г.


В 1945 г. я написала письмо в Ленинград одной соседке, не зная, жива она или нет. Она ответила, что в нашей комнате живут и попасть обратно можно только по вызову. Сестре знакомая по работе посоветовала ехать к ее родственнице в г. Витебск. Из города Болотное сестра уехала, и в апреле 1947 г. мы с мамой тоже поехали в г. Витебск в товарных вагонах. Город был совсем разрушен. Хозяйка одноэтажного домика поселила нас в комнатах. Спали с сестрой на полу, и по нам бегали мыши.


Имею правительственные награды: знак «Жителю блокадного Ленинграда», и медаль «50 лет Победы в Великой Отечественной войне».


По материалам Центра документации новейшей истории Государственного архива Ярославской области (ЦДНИ ГАЯО).