Вспоминает Татьяна Пивоварова, Балашиха

Весной 1941 года я окончила 9-й класс школы и ждала лета, чтобы хорошо отдохнуть. Но всё течение мирной жизни нарушила страшная весть о начале войны. Мы жили  в центре Ленинграда на  канале им. Грибоедова. В нашем районе сосредоточены все достопримечательности города, и сразу же мы, школьники, начали собираться в школе и обсуждать, как и чем помочь. Все ребята пошли в военкомат, а мы девочки организовались в отряды, чтобы оказать посильную помощь населению в отправке детей  из города. Моя мама работала в банке, а брат ушёл в  народное ополчение, так как его в армию не взяли по зрению. В начале войны он погиб.

 О том, чтобы эвакуироваться не было и речи – ведь все ждали, что война скоро кончится. Страшная весть о  пожаре на Бадаевских складах продовольствия ошеломила всех. Мы уже знали, что город окружен вражескими войсками, скорой помощи ждать пока трудно. Я пошла в военкомат, но меня вернули, так как  было мне 16 лет. Мы с подругами, как только начались бомбежки, дежурили на крышах своих домов. Было, конечно страшновато: ночь, полная темнота, крутая крыша, а потом рев самолетов, прожектора и летящие на тебя бомбы. Но мы наловчились сбрасывать их вниз, или тушить песком прямо на крыше.

Не буду описывать нашу жизнь при очень скудном хлебном рационе. Все об этом знают. Но все же скажу, как было трудно делить 125 граммов хлеба, если это можно было назвать хлебом,  на три маленьких части и стараться не съесть их  сразу.

 В конце ноября 1941 года я пошла в Куйбышевский райком комсомола и  уговорила взять меня на трудовые земляные работы. Отправили меня в Осельки. Там работали девушки и женщины. Мы пилили дрова, рубили сучья и готовыми бревнами укрывали блиндажи. Жили в деревянных бараках, спали прямо на нарах. Утром уходили на работу, а с наступлением темноты возвращались в бараки. Кормили нас один раз в день, так как питание привозили из Ленинграда, а его было там очень мало.

Да и вести доходили до нас очень скупо, но однажды машина с хлебом не пришла, не пришла она и на другой день. Мы уже и ждать перестали, но скоро новость об осажденном, замороженном, голодном городе дошла до нас. Я сейчас не могу сказать, почему меня отпустили  в Ленинград на 2 дня, но документ, подтверждающий  этот краткосрочный отгул, у меня до сих пор  есть. И вот я на Финляндском вокзале, в руках у меня 2 небольших полешка и кусочек хлеба для мамы. Поразила кромешная тьма на улицах, занесенные снегом трамваи, трупы прямо на дороге. Ведь полтора месяца назад, когда я уезжала, все было совсем по-другому. И вот я медленно двигаюсь домой пешком по скользкой, темной дороге. Конец неблизкий – канал Грибоедова. Но страха нет.

Дома меня встретила мама, она уже не работала, немного приболела, лежала под всеми одеялами в холодной комнате.   Радость от встречи была огромная, да еще был канун нового 1942 года и ждали от него многого. Но вот прошло два дня, и я отправилась на вокзал, проделав опять этот дальний путь. Но поезда были уже отменены. В тот район подошли немцы, и я вернулась домой. Первые дни я была дома, помогала добывать дрова из мебели. Рубила все, что могла: стулья, стол, полки из-под книг. Питались уже лучше - прибавили хлеба, иногда отоваривали талончики на крупу.  В столовой  можно было  получить на талон из карточки тарелку дрожжевого супа и купить кипяток. Время, когда варила я суп из картонных обложек и столярного клея, прошло. 

Моя ослабевшая мама умерла 1 марта 1942 года. Я пошла работать в трест нежилого фонда рабочей по очистке улиц. И развалин разбомбленных домов. Хочется сказать о том, что  люди в осажденном городе не потеряли свое лицо. Было конечно всякое, но доброта, отзывчивость и посильная помощь оказывалась на каждом шагу. Во всяком случае,  я это на себе испытала. В апреле у меня украли карточки на хлеб, а это была верная смерть и совсем незнакомая женщина пришла мне на помощь. Она кормила меня целый месяц, давала мне тарелку супа и четвертинку соевого молока. Но не хлеба. И это меня как-то поддержало. Но всё равно, я слегла и пролежала 8 дней дома без еды и питья, а потом пришла помощь. В первых числах мая меня везли в Октябрьскую гостиницу на каталке по Невскому, там только открылся госпиталь. Я пролежала 5 месяцев с тяжелой дистрофией, у меня отнялись ноги,  и я долго училась ходить на  костылях.  Но весна и лето 1942 года были  уже совсем новыми. В госпиталь поступало много лекарств, и нас хорошо кормили, ухаживали. Но в сентябре, когда меня выписали, я ходила с палочкой, была одна и меня последним пароходиком через Ладожское озеро отправили на большую землю. Больше в Ленинград я не вернулась.

В Подмосковье, в Балашихинском районе я обосновалась с конца 1943 года. Пошла работать в Реутовскую МТС сначала прицепщиком, а потом и трактористом. Потом вышла замуж и перешла работать в в/ч 44526. Живу сейчас в микрорайоне Гагарина. У меня трое детей, пять внуков и три правнука. Детям я всегда рассказываю о военных годах и обо всем пережитом нашим народом, о погибших. У меня нет могилы матери и брата, но когда  я приезжаю в  Петербург - всегда хожу на Пискаревское кладбище, могилу всех ленинградцев.