Вспоминает Дмитрий Бучкин, Санкт-Петербург
Война нас застала на даче в Рождествено. Думали, красная армия быстро немцев прогонит, но когда узнали, что Псков и Луга взяты, решили вернуться в Ленинград. 70 километров шли пешком, вместе с отступающими войсками и беженцами.
Когда подходили к городу, появились немецкие самолеты. Все бросились на землю, думали, что будут бомбить. Но они не бомбили, а сбросили листовки на русском языке. А листовки были такого содержания «Милые дамочки, не копайте ямочки, все равно по этим ямочкам пройдут наши таночки». Я взял несколько штук, а отец мне говорит: «Выкини! Не бери!». Но я сохранил несколько листовок, после передал их в музей обороны Ленинграда.
Пришли в свою ленинградскую квартиру, и такое ощущение, что войны нет. И вдруг первая бомбежка. Жуткое зрелище! Мы жили недалеко от Колокольной улицы, в трамвайный вагон попала бомба. Вы сами представляете, что там было. Ни один человек не выжил. А потом немецкие самолеты, по ним можно было проверять часы. Ровно в 7 часов летят над городом, и начинается бомбежка.
Мы жили в коммунальной квартире. Рядом были комнаты сестер Аллочки и Милочки. Они решили эвакуироваться. Поехали по Дороге жизни и пропали. Потом узнали, что их машина под лед провалилась. И тогда мой отец сказал: «Никакой эвакуации, лучше уж погибнуть здесь, чем вот так. И мы отказались эвакуироваться».
Вот еще интересный эпизод. У нас рядом с домом было бомбоубежище и мы туда ходили каждый день. Однажды мама себя плохо чувствовала, и отец болел, и мы в это бомбоубежище не пошли. И в эту ночь была сильная бомбежка и все, кто находился в бомбоубежище, погибли. Вот что такое ленинградская блокада.
Парового отопления не было. Окна разбиты, заделаны матрасами. У нас была маленькая коптилка, которая чуть-чуть освещала комнату. А печки были обычные и нужно было много дров, чтобы согреться. И мы с отцом натаскали кирпичей и соорудили буржуйку. Сидели рядом, грелись.
Я был очень любознательный. Отец подарил мне блокнотик и все что видел, я туда записывал, зарисовывал. Я учился тогда в средней художественной школе при Академии художеств.
Помню, нарисовал вид из окна из Академии. На берегу Невы стояли сфинксы, мальчишки их закрывали досками. Потом сделали бомбоубежище в Академии художеств. Там и прятались, и жили там. И вот что интересно, в этом бомбоубежище сидел известный художник Иван Яковлевич Билибин. Он всю жизнь прожил в Париже и только накануне войны вернулся в Ленинград. Помню, сидел и рисовал былинных богатырей. Я пристраивался рядом, любовался его работой.
Новый 1942 год тоже справляли в бомбоубежище Академии художеств. Билибин написал стихотворение: «Пройдет война, пройдут невзгоды и снова улыбнется мир….» Он эту оду прочитал, это был январь месяц, а 24 февраля 1942 года Билибин скончался. А было ему всего 60 лет. Вот такая судьба величайшего художника Ивана Билибина.
Кроме пайка ничего ни было, 125 граммов хлеба иждивенцам. Воды нет, тепла нет, есть нечего и еще бомбят. Каждые 7 часов бомбежка.
Иногда по карточкам давали еще сироп в бутылках, - такая сладенькая водичка. До сего времени я вижу эту сцену перед глазами. Кто-то шел с бутылкой сиропа и бутылка у него упала, разбилась. И сироп разлился по тротуару. И вот я видел собственными глазами, как люди на коленках ползали и с земли слизывали эту водичку сладкую. Вот такая сцена у меня до сего времени в памяти. Я как сейчас вижу вот этих людей, которые языком слизывают этот сироп с тротуара. Вот что такое ленинградская блокада.
Выходишь на лестницы, трупы лежат. Во дворе тоже самое. Люди умирали и никто их не хоронил. Сил ни у кого не было. Потом было такое обращение к жителям, чтобы трупы, которые лежали и на лестницах и в квартирах и во дворе, свозили бы в одно место. У нас там, на Чернышовом переулке был такой большой двор, куда свозили трупы. И пришел с фронта младший брат отца, дядя Коля и говорит, давай мы с тобой заработаем. За каждый умершего нашедшего труп на улице, давали хлеб. Мы на саночках двоих мертвых людей отвезли туда, на Чернышов, на задний двор и нам выдали 2 килограмма хлеба. Вот что такое Ленинградская блокада.
Выхожу на улицу, старушка с ведерочком за водой идет. И вот потом возвращаюсь домой, старушка уже лежит. Ее уже припорошило снегом, и кто-то у нее с ног снял валенки. Вот такая сцена у меня в памяти осталась.
Деньги в блокаду не имели никакой силы. За деньги вы ничего нельзя было купить. Мой дед дружил с писателем Куприным и Куприн, когда мама выходила замуж, подарил посеребренный кубок, на котором было написано «Катюше от Куприна». Мамочка мне говорит: «Димка, снеси этот кубок на Кузнечный рынок и обменяй». Я этим кубком пошел на кузнечный рынок и обменял на две буханки хлеба. Пришел домой и все были страшно счастливы.
Вот еще эпизод. Отец перед войной купил маме котиковую шубу. Великолепная такая шуба и мамочка эту шубу обменяла на 12 килограммов пшенной крупы.
Последними под призыв военного времени попали рожденные в 1927 году. Меня, значит, в военкомат, потом в Инженерный замок, одели, обули, посадили в вагон и повезли. Смотрю в окно, написано «Кенигсберг». Жили мы там в Гудериановских казармах. Но в мае 45 года война кончалась. Воевать мне не довелось.
ДМИТРИЙ ПЕТРОВИЧ БУЧКИН - русский, советский живописец, член Санкт-Петербургского Союза художников. Когда началась блокада, ему было 14 лет. Вел дневник, на страницах которого зарисовывал увиденное на улицах осажденного города. Вот его воспоминания: