Вспоминает Ольга Иванова, Балашиха

Мне было 8 лет, когда началась Великая Отечественная война. Мы жили в Ленинграде на улице Жуковского. Семья состояла из 6 человек: мама, папа, няня, которая вырастила мою маму с младенчества, и трое детей: старшая сестра Марина, 11 лет, я – Оля, 8 лет и брат Володя, 5 лет. Я должна была пойти в школу с 1 сентября, но этого не случилось. Обстановка осложнялась с каждым днём. Обстрелы, бомбежки, голод, холод, карточки – всё это стало постоянным условием жизни города. Старшая сестра Марина ходила тушить зажигательные бомбы со своими сверстниками на крышу дома. Ещё до начала морозов я иногда выходила из дома с мамой и няней за хлебом, но тогда уже пугали сигналы тревоги, а иногда мёртвые люди на улицах.

У нашего папы, как у сотрудника ВИРа, была «бронь», он до войны работал с Н. Вавиловым, всемирно известным генетиком, которого репрессировали и расстреляли в 1936 году. Папа, Ковалевский Георгий Владимирович, с несколькими учениками и сотрудниками Вавилова нёс ответственность за знаменитую коллекцию злаковых, собранную Николаем Ивановичем до войны. Папа умер от голода, но не посмел даже подумать о том, что можно притронуться к научному генофонду. Непреходящее значение этой коллекции, сохранённой такой ценой, было оценено позже.

Наша бабушка, Мария Георгиевна Ковалевская,  жила отдельно от нас со своей дочерью и внучкой 14-ти лет на улице Герцена. Во время одного из обстрелов в окно комнаты влетел снаряд, и они с дочерью погибли, а внучка Наташа осталась жива, благодаря тому, что в этот момент вышла из дома.

С наступлением морозов, а зима была лютая, мороз доходил до 41 градуса, всё стало страшнее. Ни отопления, ни электричества, ни света из окон не было (так как они были забиты фанерой). Не было и воды. Её надо было привозить на санках из проруби на Неве-реке. Правда, позже появилась на улице колонка. Самое страшное – голод: 125 г. на человека в день и время от времени еще что-нибудь. Бомбежки, обстрелы ежедневно. Мы, дети, в эту страшную пору почти всё время лежали в кроватях под грудой всего, что может сохранить тепло. Мебель, книги – наша роскошная библиотека – всё было сожжено в буржуйке, маленькой железной печке. Это был единственный источник тепла. Детские желания сузились до простой мечты о еде, о хлебе… Помню, няня как-то ещё в начале зимы где-то ухитрились поймать кошку… И у нас был суп из кошки…

При сигнале воздушной тревоги поднимались в любое время суток и спускались в бомбоубежище, где иногда находились долгие часы до отбоя. Так, когда бомба попала в соседний дом и под нами всё зашаталось, было особенно страшно.

Самое тяжелое время – это зима 1941 – 1942 гг. В январе умер папа…

К весне стало светлее и теплее. Измождённые люди стали выходить из своих нор – квартир. Появились какие-то надежды и признаки радости на лицах оставшихся в живых и измученных ленинградцев.

Вспоминается особенно неожиданная радость – просто восторг! Это случилось, наверное, в марте или апреле. Как–то няня пришла из магазина и принесла довольно большой кусок (700 грамм) коричневого роскошного шоколада. Это было для нас чем-то потрясающим. Оказывается, это была гуманитарная помощь из Америки, доставленная по воздуху голодающему Ленинграду.

 Вкус этого шоколада на всю жизнь остался у меня во рту.

С апрельским солнышком  мы стали выходить на припёк с южной стороны дома на Ковенской улице, где уже начинала пробиваться травка сквозь щели брусчатки, впитывали в себя эти живительные солнечные лучи и весенний воздух.

К этому времени нас осталось уже четверо: умерла наша старушка – няня. Мама поняла, что необходимо уезжать и, собрав все свои силы, стала готовиться к эвакуации. В июне 1942 года мы через дорогу жизни – Ладогу покинули наш многострадальный город.

Много, много всего ещё случилось в эвакуации и после, но это уже совсем другая тема…

Ольга Георгиевна Иванова умерла. Свои воспоминания она написала в апреле 2005 года.