Немецкие самолеты летели так низко, что я видела пилотов

Вспоминать свое блокадное детство трудно и больно, но и забыть его нельзя даже спустя семидесятилетие - кажется, что оно было недавно.

Первый день войны. Было солнечное летнее утро, такое в Кронштадте было нечасто, ведь город-крепость расположен на небольшом острове в Финском заливе и защищал Ленинград с северо-запада.

Воскресный день 22 июня 1941 года наша семья собиралась провести за городом. Мы вышли из дома: папа, мама, два моих брата и я. На улице из репродуктора лилась песня, которая соответствовала хорошей погоде и нашему настроению:У

Утро красит нежным цветом Стены древнего Кремля. Просыпается с рассветом Вся Советская страна. Кипучая, могучая, Никем непобедимая, Страна моя, Москва моя, Ты самая любимая!

Песня внезапно оборвалась, последовало сообщение от Совинформбюро о том, что Германия напала на Советский Союз без объявления войны.

Вскоре меня с детским садом отправили под г. Тихвин. Мы жили в большом бараке. Вокруг расстилались луга, было очень тихо. Но в этой тишине чувствовалась напряженность взрослых. А вскоре мы услышали гул самолетов, они летели рядами по 8 штук, армадам немецких бомбардировщиков не было конца. Мы поняли, что они летели бомбить Ленинград и Кронштадт. Чтобы нас успокоить, воспитатели писали вместе с нами письма родителям.

Дня через два ночью меня разбудила тетя Таня, сестра моей мамы. Торопясь, она говорила, что нам нужно на станцию, чтобы уехать домой. Мы вышли из помещения и побежали к станции напрямую через болото. Стояла предрассветная мгла, над болотом стоял туман. Я не могла рассмотреть дорогу под ногами и часто падала, спотыкаясь о кочки. Тетя Таня очень переживала, что мы не успеем на последний поезд, говорила, что поездов больше не будет, т.к. немцы подошли к самому Тихвину. Я все понимала, но ничего поделать не могла. При очередном падении тетя тянула меня за руку, я поднималась, но через несколько шагов снова падала между кочками.

Мы передвигались очень медленно и, наверное, не успели бы к поезду. Но мы были не одни, впереди нас, с одной и другой стороны бежали люди: дети и взрослые. Один человек поднял меня с земли и посадил к себе на плечи. Так он донес меня до станции, мы сели в поезд.

Дома я узнала, что отец ушел на фронт. В январе 1942 года он погиб под Ленинградом. Старший брат, ему было 16 лет, устроился на Кронштадский судоремонтный завод электриком, мама работала на швейной фабрике, где шили военную форму для флота. Я посещала детский сад.

Вскоре начались обстрелы и бомбежки Кронштадта. Начинала выть сирена, мы быстро спускались  бомбоубежище. Оно представляло собой помещение, по периметру которого были скамьи. Посередине был ящик с игрушками, но никто не хотел играть, было страшно, снаружи слышались взрывы. Все напряженно ждали, когда же объявят отбой воздушной тревоги и когда за нами придут мамы, одних нас домой не отпускали, так как стали пропадать дети. Однажды мы с мамой видели как с территории Военно-Морского госпиталя, а он находился рядом с нашим домом, взлетели ракеты в виде зеленых цепочек и сразу же налетели немецкие самолеты и начали сбрасывать бомбы. Дружинники нас направили в бомбоубежище, и тут дом,  подвале которого мы находились, содрогнулся от страшного взрыва, свет погас, люди ринулись к выходу. Оказавшись на улице, мы увидели, что одна из бомб попала в соседний жилой дом и теперь вместо угловой части зияла глубокая воронка. Наш дом находился неподалеку, взрывной волной были перекошены окна, стены, двери невозможно было открыть. Нас переселили в другой дом и потянулись дни, недели, месяцы жизни в страхе бомбежек и обстрелов – блокада.

Было очень холодно. Если мама протирала в комнате пол влажной тряпкой, то он покрывался корочкой льда. В кухне была плита, которую можно было топить дровами, но дров не было, стали жечь мебель, книги, даже букварь, который был приготовлен для 1 класса. Очень жаль было портфель и письменные принадлежности.

В апреле подошла наша очередь на эвакуацию. Мы уезжали к бабушке в Красноярский край. Предстояло еще преодолеть дорогу по льду Ладожского озера. Лед таял, и колеса машины наполовину были  воде. Полуторки шли одна за другой, начался обстрел. Один снаряд попал в машину, шедшую перед нашей – она моментально провалилась под лед. Наш шофер умело объехал полынью, вскоре мы были на Большой земле в районе поселка Лисий Нос.

Вскоре подали поезд, люди стали подниматься на железнодорожную насыпь, но тут появились немецкие самолеты, они летели так близко и так низко, что я видела сидящих в кабине. Один из пулемета строчил по людям, я подумала, что это какое-то чудовище в шлеме и больших очках. Человек не может так поступить. Поезд скрылся в туннеле, самолеты улетели, много людей осталось лежать на железнодорожной насыпи.

Так повторялось три раза, пока наши зенитки не отогнали самолеты. Мы смогли подняться в вагон с большим трудом, так как были очень слабые. Вагоны были товарными: ни окон, ни скамеек. Разместились на своих узлах. Всего в вагоне было человек 40. Было два случая сумасшествия, врачи сняли с поезда этих женщин. У меня, кроме крайнего истощения, был сильный кашель, мама опасалась, что меня положат в больницу, а она потом не сможет меня найти, поэтому она накрывала меня подушкой во время обхода поезда врачами, чтобы они не услышали, как я кашляю.

Мы ехали медленно, подолгу стояли на полустанках, пропуская воинские эшелоны, шедшие с востока на запад. Наконец, мы прибыли в Новосибирск, выяснилось, что Красноярский край переполнен эвакуированными, нам предложили ехать в Кемеровскую область. Так мы оказались в деревне Загорной Гурьевского района. Нас поселили в избе у пожилых супругов, сыновья которых были на фронте. Первую зиму жили трудно, меняли одежду и вещи, которые смогли привезти с собой, на продукты.

Весной совхоз выделил нам большой огород, посеяли овощи, посадили картошку. Мама и братья работали на колхозных полях, поэтому забота об урожае на огороде легла на меня: нужно было полоть и поливать. Воду носила из реки Ур, которая протекала в конце нашего огорода. Чтобы подняться по отвесному берегу несколько метров вверх с ведром воды, я пользовалась углублениями в береге реки, но не всегда это было удачно, иногда я падала и проливала воду. Глинистый берег становился скользким, приходилось искать другое место.

Осенью в начале учебного года мы, ученики школы, ходили на колхозные поля копать картошку, собирать колоски.

Были в нашей жизни и праздники.

Я участвовала в художественной самодеятельности: в пьесах, в хоре. Женщины-колхозницы, которые приходили в школу в праздничные дни на наши концерты, плакали, когда я пела песню, в которой были такие слова:

Вербы кланялись ветрам, Молча матери глядели Вслед ушедшим сыновьям.

У всех сыновья были на фронте.

Не сразу мы узнали о Победе, а когда узнали, сразу засобирались домой. Денег на дорогу не было, но был большой поросенок, выращенный нами из маленького шелудивого, полученного мамой в качестве премии за хорошую работу в колхозе. На деньги, полученные от продажи этого поросенка, мы смогли вернуться в родной Кронштадт – город морской Славы.

В 1952 году окончила среднюю школу № 423 и поступила в Ленинградский государственный педагогический институт. В 1957 году окончила его и уехала в Заполярье, работала в школах городов Североморска и Мурманска учителем французского языка.

В Балашиху приехала в 1976 году, работала в институте повышения квалификации профсоюзных кадров старшим библиотекарем.

Воспитала двоих детей. Дочери помогла вырастить двоих внуков.