Вспоминает Инесса Бялая, Балашиха

К началу войны я была студенткой I курса Ленинградского политехнического института. Нас направили рыть «щели» на стадионе института, а через несколько дней направили под Лугу на трудовой фронт. Рыли окопы, противотанковые рвы, строили ДЗОТы (долговременные земляные огневые точки) под руководством военных инструкторов. Работали в две смены, так как немцы спешили с наступлениями. Ели тут же, пищу готовили дежурные, спали на полу ближайшей избы.

Однажды нас подняли ночью, велели быстро собраться и колонной повели по лесной дороге к станции в сопровождении военных. Оказалось, что немцы высадили неподалёку десант, и надо было срочно уходить. Мы дошли до станции Тайцы, от нас отделили военнообязанных, а остальные остались ждать. Электрички ещё ходили на этом участке, и мы отбыли в Ленинград. Через несколько дней нас снова отправили на трудовые работы, уже ближе к Ленинграду. Вечерами мы слышали гул самолётов и уже научились различать своих от немцев, летевших бомбить Ленинград или Гатчину. Нередко наблюдали воздушные бои.

Наступила осень, морозы, снег, а мы в основном были плохо одеты и обуты. Последний раз мы были совсем близко от Ленинграда - в Кавголово, куда до войны ездили кататься на лыжах. Возвращались (как всегда пешком) в начале ноября. После краткого отдыха я начала работать в медико-санитарной команде. В главном корпусе института был госпиталь, туда постоянно привозили раненых, и мы таскали их на 2-й этаж, ухаживали за ними. Бывало, просит солдат почесать ногу, откидываешь одеяло, а там культя… Еле сдержишь крик и слёзы. Дежурили на вышке, откуда наблюдали за территорией и сообщали о пожарах.

При столовой института открыли стационар, где лежали и лечились ослабевшие от голода. Ребят старших курсов не взяли на фронт, чтобы они могли окончить институт и защитить диплом. Но вышло всё не так, многие погибли от голода, а многих спас стационар.

После пожара в студгородке на Лесном проспекте от буржуек, людей переселили частично в аудитории учебных корпусов, но и туда пришла беда. Тех, кто мог передвигаться и кто мог куда-то эвакуироваться, вывозили в феврале, а в аудиториях остались обессиленные люди, которым ехать было некуда. От непогашенной буржуйки начался пожар. Кто мог – убегал по коридору, согнувшись и задыхаясь от дыма. На другой день я с подругой отправилась по обгоревшим балкам обходить комнаты, чтобы переписать оставшихся в живых.

В институте тогда в профкоме, комсомоле и компартии командовала А.И.Медведева, друг моей сестры и всей нашей семьи, человек кипучей энергии (её потом забрали работать в Выборгский райком). Она добивалась у начальства мест в стационаре, Мы втроём тащили немощного, сажали на санки и везли в стационар. Его там кормили по его карточкам 3 раза в сутки и лечили. Многие ребята обязаны жизнью Ане Медведевой.

Когда ещё жива была моя мама, она жила в комнате брата (он был на фронте, а жена с только что родившейся дочкой уехала в Белоруссию к матери жены, а вернуться уже не смогли, так как въезд в Ленинград был вскоре закрыт). Жена брата погибла в Белоруссии, а девочку растила её бабушка. Комната 15 кв.м была в середине 13-ти комнатной квартиры, голландская печь очень хорошо грела. Чтобы её топить, мы вместе с другими «грабителями» сломали забор в парке лесотехнической академии. Аня добыла у соседей пилу, мы нагрузили санки дровами, и я повезла по трамвайным путям бесценный груз на проспект Нахимсона (тогда так назывался Владимирский проспект). Боясь, что дрова развяжут и растащат, я стала тащить санки с грузом по лестнице на второй этаж. Шаг вперёд – два шага назад, но я дотащила. Правда, в комнате свалилась рядом с санками в беспамятстве. Отошла, и вечером у  нас в печи тепло потрескивали дрова. Освещались самодельной коптилкой, спали одетыми. За водой ходили в дом у Невского, там в подвале был кран, к нему вела оледенелая лестница, с водой карабкались на четвереньках. Зато было близко.

Я целый день была на работе ( работала уже в мастерских при институте токарем-учеником, обтачивала заготовки для мин). Добираться до работы было трудно: 16 трамвайных остановок. Выручали ящики с песком, расставленные вдоль дороги для тушения пожаров от бомб и снарядов. На них можно было посидеть и отдохнуть. Самой трудной частью пути был Литейный мост. Его часто обстреливали. Когда летит снаряд – он воет, и кажется, что он летит именно в тебя. Невольно человек падает, а потом вскакивает и бежит что ест сил. Страшно… Приходила на работу и валилась на пол. Тогда бригадир не велел трогать и давал немного отлежаться на полу у станка.

Моя мама умерла в январе, когда по карточкам не выдавали ни грамма продуктов, только хлеб. 125 г на иждивенческую карточку и 250 г - на рабочую. По карточкам я могла брать в столовой при институте или первое и второе или два вторых блюда. Я брала два вторых блюда (два кусочка запеканки из тёмных макарон), и дома мама делала из них две порции супа. Плюс хлеб. И это вся еда за сутки. Мама угасла без стона, без жалобы… До последнего дня она по тревоге шла санитарной сумкой на свой пост в бомбоубежище. Похоронить маму мне помогла Анечка. За могилу надо было, кроме денег, отдать 800 г хлеба, и Аня помогла их собрать по подругам. Вдвоём мы везли маму на двух санках  на кладбище. Аня же спасла и меня от горя и депрессии. Она взяла меня к себе в комнату и загружала всяческой работой (лишь бы я не слегла).

Наконец, объявили эвакуацию института в Пятигорск. На станциях в эвакопунктах нас кормили, поставили на обороте эвакоудостоверения штамп «обед». Наш поезд с теплушками ехал до места целый месяц. Некоторые ребята гибли от заворота кишок: выменивали за еду запасённые нитки, спички, мыло и наедались. Я по мере движения на юг сняла самодельные бурки с галошами, поменяли их на картошку, яйца, огурцы и мы с подругой тоже наелись, после чего долго лечили поносы. Нас привезли в Пятигорск и расселили по домам. В столовой нас откармливали, а всё свободное время мы проводили в библиотеке. Тогда в Пятигорск были эвакуированы многие театры, и мы ежедневно устраивали художественные чтения, в основном, классиков.

Потом я окончила краткосрочные курсы трактористов, и мы разъехались по колхозам и совхозам. Мы попали в Казгулакский мясосовхоз, бригада студентов в 24 человека. Нас взяли, чтобы трактора могли работать в две смены, но выявилась нехватка горючего, и через несколько дней мы попали в ремонтные мастерские, а потом на общеполевые работы. Мы веяли на перевалке зерно, лопатили его, копнили и скирдовали сено, чистили кошары (такие сараи для содержания овец), лепили кизяки из смеси подстилки, кала овец и соломы. Эти «кирпичи» после сушки прекрасно горели.

Нас собрали в бригаду 24 человека, жили мы в больших палатках, еду готовили дежурные из привезённых нам из совхоза продуктов. Палатки стояли посреди степи. На работы и обратно нас возили на телегах. Эвакуировались внезапно, когда началось наступление немцев на Северном Кавказе. Разделились на бригады: шесть человек (в том числе и я), попали к старику-чабану гнать 2,5 тысячи овец, остальные – с тракторами. Правда, уехали они недалеко – кончилось горючее, и они попали к немцам, судьбы их сложились по-разному. А мы с овцами (в жару они не шли) путешествовали по степным дорогам по «ничейной земле», так как наши отступили, а немцы ещё не пришли. Наконец, мы зашли за линию обороны наших войск и узнали, что  Пятигорск занят немцами (а там осталась мама одной девушки и все наши вещи, кроме необходимых), а в Моздоке объявлена 12-часовая эвакуация,  будет один поезд с открытыми платформами и за 3 минуты стоянки надо вскочить на платформу.

Мы успели и выехали, узнав, что институт накануне проследовал в Махачкалу. Кое-как с пересадками добрались, а там узнали, что институт уехал в Баку. К нам присоединилось несколько отставших политехников и с ними сам замдиректора института. Он раздобыл у власти нам всем талоны на питание, и мы уже действовали как группа. Опять на «перекладных» поспешили в Баку. Ехали даже в открытых вагонах с цементом в военном эшелоне, откуда нас выдворили, как только засекли.

В Баку узнали, что институт накануне отплыл за Каспий. Через пару дней подъехали другие институты, нас погрузили на баржу и мы отплыли. Прибыли в Красноводск, где пресную воду продавали за деньги, а песок после песчаной бури забивал нос, уши и глаза. Выяснилось, что институт переехал в Ташкент. В здании Среднеазиатского института место было лишь в  коридоре на полу. Несмотря на ежедневную санобработку, нас одолевали вши, даже из бровей их вытаскивали. Всех отправили в колхозы и совхозы на уборку. Убирали хлопок, лук, помидоры, дыни, арбузы. Через несколько дней я заболела малярией и отправилась в Ташкент на тот же пол.

Обедали мы в столовой, где по карточкам получали суп с отрубями и булочку, политую кефиром. Меня лечили даже переливанием крови, но малярия не отступала, «трясло» через день, с высокой температурой и сильными головными болями. На малярийной станции мне сказали, что если я не сменю климат, то погибну. Сестра пригласила меня к себе, помогла с одеждой. На мне было летнее пальто и шляпка – пирожок невестки. Я одела её поперёк головы и сдвигала с одного уха на другой, так как в Челябинске была зима. Муж сестры выхлопотал разрешение вернуться в Москву семье и мне.

В Челябинске я работала на абразивном заводе работницей электролиза в кремешковой лаборатории. Добыли мне телогрейку, гимнастёрку с юбкой, а из шарфа сшили шапку. В Москве я пошла работать на металлозавод в цех штамповки работницей ОТК. Работа была сменная по 12 часов, штамповали крылышки для стабилизаторов для мин. Я проверяла продукцию на свет на отсутствие трещин в металле. Когда я была свободна, то садилась помогать штамповщице. Работали мы без щипцов для скорости. Пресс 65 тонн двигался очень медленно, и мы не ждали друг друга, пока одна положит деталь и уберёт руку, а нажимали рукоятку, не ожидая конца движения.

Однажды деталь легла косо, и я сунула руку поправить и не успела её вытащить, когда пресс остановится, и он раздавил мне большой палец левой руки, его пришлось ампутировать. После больничного меня перевели на лёгкую работу – заведующем складом. Меня уговорили не оформлять несчастный случай, дали мне сколько-то денег, а потом я ушла с завода и пошла учиться в институт (пришлось начинать сначала).

Ввели плату за обучение, и я училась и работала на Главбазе, где работала моя сестра. По окончании  Полиграфического института я получила направление на работу в Украину, в город Ромны Сумской области на завод бумагорезательных машин помощником мастера в цех. Позже меня перевели в отдел главного конструктора.

В 1962 году я переехала в Балашиху по лимиту и поступила в ОГК-2 конструктором на завод «40 лет Октября». Он стал потом НИИ «Криогенмаш». Здесь я работала до пенсии. Из трёх братьев с войны вернулись только двое, а младший погиб под Вязьмой в начале войны.

Мы везде, даже в самое тяжёлое время страшного голода верили в Победу нашей страны. После войны мы с младшим сыном были на Вороньей горе, на месте, откуда фашисты обстреливали город Ленинград. Его оттуда было видно.