Блокадное образование: чем оплачены аттестаты и дипломы военных лет
Какими бы ужасными не были девятьсот блокадных дней, жизнь все равно оставалась жизнью. В промерзшем, истощенном Ленинграде ставили спектакли, сохраняли уникальные коллекции музеев, издавали газеты, писали книги — и учили школьников и студентов. Иначе город не выстоял бы. Ведь именно в них, этих юных блокадниках, и было ленинградское будущее. И надо было не только просто спасти их, но еще и научить всему, что необходимо, чтобы восстанавливать город после войны.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что в Ленинграде даже в самые суровые дни работала система народного образования и высшей школы. Работала, конечно, с поправками на блокадное время, с пропусками и послаблениями для студентов, но — работала! И этот факт, как и многие подобные ему, стал еще одним доказательством стойкости ленинградцев — и еще одним фактором, еще одним залогом победы здесь, на Ленинградском фронте, и всей Победы в целом.
Из 400 тысяч детей, оставшихся в блокадном городе, немалую часть — свыше 12 тысяч — составляли дети до трех лет, и еще примерно столько же — от трех до шести лет, то есть дошкольники. И система детских садов вынуждена была перестраивать свою работу, чтобы приспособиться к изменившимся условиям. Ведь многие ленинградцы по мере того, как ухудшались условия жизни в блокадном городе и сокращалось его население, вынуждены были переходить на более длинные смены или просто переселяться на заводы и фабрики. А кто-то от слабости и истощения уже не мог приводить детей в садик — или уже не мог их забрать. И потому ленинградские детские сады постепенно стали превращаться в интернаты, а после, в связи с невероятно высоким уровнем смертности, — фактически в стихийные детские дома.
Активнее всего этот процесс пошел после января 1942 года, когда город понес самые тяжелые потери. Порой получалось так, что в детсадах питание было лучше, чем могли рассчитывать взрослые — в том числе и потому, что детям банально требовалось меньше продуктов. К тому же городские власти, какой бы тяжелой ни была обстановка, старались выделить малышам дополнительное питание и обеспечить специальной помощью. На это работал целый Ленинградский педиатрический медицинский институт: он продолжал не только готовить врачей для фронта и города, но и создавать новые методы специальной медицинской помощи детям и новые рецепты детского питания в условиях блокадного города.
Но все-таки основную часть оставшихся в кольце блокады детей составляли школьники — с первого по десятый класс. Накануне начала войны в Ленинграде, по данным историка, сотрудника музея «Дети и дошкольные работники осажденного Ленинграда» Людмилы Газиевой, в городе насчитывалось 392 807 детей школьного возраста, то есть от 8,5 до 16,5 лет.
Поскольку к началу учебного года бои шли уже в черте города, а 8 сентября кольцо блокады и вовсе сомкнулось, учебу пришлось отложить. Лишь в конце октября 1941 года городские власти приняли решение о возобновлении занятий в школах города. И получилось, что учебный год в 1941-42 годах пришелся на самые трудные, самые голодные и холодные месяцы.
Вот что рассказала заведующая отделом использования и публикации документов Центрального государственного архива Санкт-Петербурга Надежда Юрьевна Черепенина: «Эвакуация, которая была предпринята летом, сильно сократила число детей. 26 октября, когда линия фронта более-менее стабилизировалась, Горисполком принимает решение начать учебу. К этому времени множество школ были заняты под госпитали. Но 3 ноября учеба в 98 школах все же началась. В школу пошли, по данным отчетов ГорОНО, 30 152 ученика с 7 по 10 класс. Приблизительно столько же — около 30 тыс. детей — должны были пойти в 1-6 классы. Но дети до 6 класса должны были учиться в красных уголках, бомбоубежищах или квартирах. Правда, это чисто теоретически. По некоторым данным, такие занятия кое-где проводились, но их контроль практически не осуществлялся».
Сколько в действительности детей посещали эти уроки и насколько эффективными они были, остается только догадываться — или судить по воспоминаниям выросших блокадников. Вот как вспоминает эти занятия Кира Федоровна Новикова: «В начале октября в бомбоубежище, в доме на Загородном проспекте открыли школу. Я с удовольствием стала учиться в третьем классе. Учеников в нашем классе было мало — человек десять. Первую четверть я закончила отличницей, и меня приняли в пионеры. Мы много читали. Среди ребят даже образовался своеобразный клуб по обмену книгами. Школа перестала работать в середине ноября». http://blokade.net/book/223
Старшие же классы учились и зимой. Так или иначе, лучше или хуже, но уроки шли. Короткие — по 25-30 минут, потому что дольше не выдерживали ни учителя, ни ученики. Без записей, потому что замерзшие пальцы все равно не удержали бы ни ручку, ни карандаш, да и чернила замерзали. С более мягкими оценками: учителя прекрасно понимали, что в таких условиях учеба — скорее возможность поддержать детей.
«Когда начался настоящий голод, то руководство города принимает решение кормить школьников супом без вырезки талонов, — говорит Надежда Юрьевна Черепенина. — Тем не менее, количество учащихся все время сокращается: колоссальные психологические и физические нагрузки, люди вокруг умирают, у многих детей нет сил на то, чтобы ходить в школу. К тому же без отопления в промороженных классах находиться было трудно. После зимних каникул в январе 1942 года многие школы не возобновили уроки. По другим данным, 39 школ все же работали и зимой 1942 года».
А весной, когда появилась надежда на огороды, когда — как ни цинично это звучит — за счет сокращения числа жителей города стало возможным увеличить нормы выдачи продуктов иждивенцам, тогда решено было восстановить школьное обучение в широких масштабах. В результате остаток учебного года длился два месяца — с начала мая по 1 июля 1942 года, но в это время число учеников резко выросло, по отчетам ГорОНО, 4 мая в 137 возобновивших занятия школ пришли 64 тысячи детей, включая младших школьников.
Как вспоминает одна из блокадниц, «весной возобновились школьные занятия. Неожиданно школа оказалась переполненной, пришли ученики из других школ, а также те, кого родители не отпускали из дома зимой. Открылись даже младшие классы». И откровенно говоря, не только тяга к знаниям привела детей в школы: с 4 мая там начали выдавать обязательную горячую еду.
И все-таки нет никакой натяжки в том, чтобы признать: те, кто сумел закончить обучение в этот, самый трудный первый блокадный год, были настоящими героями. И им по праву вручили — каждому! — на выпускном балу в июле 1942 года книги с надписью: «окончившему полный курс такой-то школы в Ленинграде в 1941/42 учебном году в годы Великой Отечественной войны и блокады».
Ничуть не меньшими героями были и те, кто остался в блокадном Ленинграде и продолжал учиться в высшей школе. Конечно, многие студенты с началом войны ушли на фронт: за счет таких учащихся, ставших бойцами народного ополчения, партизанских отрядов действующей армии, а также за счет эвакуированных в тыл, число ленинградских студентов к началу осени 1941 года снизилось вдвое. Но все-таки вузы города в сентябре-октябре возобновили свою работу, дождавшись тех, кто участвовал в строительстве укреплений и подготовке города к обороне. В частности, вновь приступили к обучению студентов Ленинградский университет, Политехнический институт, Институт инженеров железнодорожного транспорта, Горный институт.
Когда стало совсем тяжело, занятия стали проводить только в дневное время, сгрудившись вокруг печек-буржуек, а если не успевали закончить учебу при свете дня — то зажигали коптилки. И нет ничего странного или запредельного в том, что в самую трудную первую блокадную зиму ленинградские студенты — изможденные и обессиленные — сдавали таким же преподавателям экзамены в рамках зимней сессии. Ведь все понимали: эти буквально вгрызшиеся в гранит науки юноши и девушки с бледными от недоедания лицами — тот авангард науки, которому придется восстанавливать разрушенную страну после победы! И таковых в ту зиму набралось 2500 человек — именно столько специалистов получили дипломы летом 1942 года.
Между тем Горисполком решил в новом 1943-1944 учебном году усадить за парты всех детей от 7 до 14 лет. Вот что рассказала Надежда Юрьевна Черепенина: «18 июня 1843 года вышло решение об учете всех детей, которые в предыдущем учебном году так и не пошли в школу. Сперва выявили 15 тыс. малолеток, но это не совпадало с данными по продуктовым карточкам, и к ноябрю набралось уже 20 тыс. ребят, которых отправили учиться. А 23 октября 1942 года вышло спецрешение о том, что дети до 14 лет, работающие на предприятиях, обязаны вернуться в школы. Таких детей, работавших и не посещавших школу, нашлось 556 человек. В 1943 году работали 84 плотно укомплектованных школы. Их прикрепляли к так называемому рационному питанию, распространенному сначала в стационарах, а потом уже почти на всех предприятиях города. Детей в школах кормили завтраком, обедом и ужином».
«С осени 1943 года меня перевели в школу № 18 (впоследствии 281), — рассказывает блокадник Геннадий Матвеевич Полторацкий. — Мой маршрут в нее лежал вдоль всей улицы Егорова. Когда начинался обстрел, я двигался перебежками, по нечётной стороне, укрываясь в подворотнях и спусках в полуподвальные помещения. Ухал снаряд — я выскакивал из укрытия и делал пробежку до следующего. Как-то раз, когда мы делились воспоминаниями о войне, кто-то из слушателей, не живший в блокаду, перебил мой рассказ замечанием: «А незачем было бежать в школу под обстрелом, переждал бы его дома!» Увы, понять это может только блокадник. Дело в том, что мою продуктовую карточку мы сдавали в школьную столовую, где на неё было организовано трёхразовое питание. Завтрак нам выдавали перед уроками, обедали учащиеся обычно после уроков, часа в три дня, тогда же нам выдавали и ужин, который мы тут же и съедали. Не знаю, как другие, а я был обречён ничего не есть до следующего школьного завтрака. Не трудно представить, какой аппетит разыгрывался у меня к утру. Среди моих одноклассников прогульщиков тогда практически не было».
Как только у Большой земли вновь появилась возможность наладить эвакуацию, практически все ленинградские институты вывезли из кольца блокады. В Ленинграде остались действовать только три медицинских института, чтобы поставлять врачей для действующей армии и едва дышащего города. А когда в 1943 году удалось надорвать кольцо блокады, к работе приступили еще десять институтов, в том числе ЛГУ, педагогический и инженерно-строительный. А в 1944-45 учебном году в Ленинграде работало уже 31 высшее учебное заведение, в которых трудились свыше 3 тыс. профессоров и преподавателей и учились более 18 тыс. студентов. Для которых, несомненно, ярчайшим примером верности профессии были те, кто получил свои дипломы тогда, в январе 1942 года, и те, кто пришел на студенческую скамью из блокадных школ.
Татьяна Трофимова
